Вслед за дочерью

Анна Сурнина признана «Мастером года» в Коми

Жительница поселка Подтыбок Корткеросского района Анна Сурнина стала победителем ежегодной республиканской выставки-конкурса декоративно-прикладного искусства и художественных промыслов «Мастер года». Примечательно, что ее дочь Евгения Сурнина становилась «Мастером года» в позапрошлом году (с ней читатели «Региона» могли познакомиться в апрельском номере 2017 года). Теперь пришел черед учителя-мамы. Однако предупреждаем честно – когда мы записывали интервью с Анной, ни журналу «Регион», ни ей самой еще не было об этом известно.

– Что такое «мастер»?

– Это вы про меня? Я человек маленький, просто работаю по кружкам, пытаюсь научить детей и взрослых тому, что умею сама.

– Тысячи педагогов «просто работают по кружкам»…

– Самое главное для меня – мастер не может быть без учеников.

– Как они у Вас появились?

– Получилось это само собой. Я училась в культпросветучилище в Сыктывкаре. У нас был экспериментальный курс «Организатор клубной работы». Было у нас там и фотодело, которым я увлекалась с детства, его вел прекрасный педагог Марк Исаакович Оникул. Хотя это была узкая специализация – руководители кино-­фотостудий учили нас многому. Предметы были самые разнообразные: клубоведение и библиография, бальные танцы и культура речи, кино-дело и сценарное мастерство. Всегда с благодарностью вспоминаю своих педагогов, особенно по культуре речи – Веру Семеновну Морозову, по сценарному мастерству – Татьяну Евгеньевну Вырыпаеву, по основам советского искусства – Александра Соломоновича Клейна… У меня были замечательные педагоги! В Подтыбке я вела пение, танцы, мы читали стихи, ставили спектакли. Но вдруг захотелось попробовать что-­то другое, создать коллектив, который, возможно, был бы нужен у нас в поселке. Сначала я набрала четверых маленьких детей: свою дочь Женю, двух ее двоюродных сестер и ее подружку. Они отзанимались четыре месяца, и к новому учебному году появилась целая группа из 25 человек. Я увидела – они могут, им хочется – и дело пошло. Это был наш первый кружок мягкой игрушки.

С игрушки начинают все ученики, которые приходят ко мне. Это же дети, им хочется играть, причем своей игрушкой. Бывает, они ее еще не доделали, она без глаз, без ушей, а уже на столе играют ею. Я говорю: мы же не можем быть без глаз и ушей? Слушаются, доделывают. И так к ним постепенно начинает приходить осознание какого-­то совершенства в природе.

Следом мы переходим на вышивку, декоративное панно, потом на бисер, ткачество, народную куклу. К старшим классам они уже понимают, что надо им самим.

– Это какая-­то общая для всех методика, или Вы выработали ее сами?

– Пожалуй, это мой собственный путь. Но знаете, с мягкой игрушки дети переходят очень тяжело, иной раз в восьмом классе девочки едва не плачут, когда им говоришь, что будем заниматься «взрослыми» вещами.

– Когда Вы начинали, интернета в поселке и в помине не было, а игрушек у Вас – сотни, и все разные. Где брали выкройки?

– У меня хорошее пространственное воображение, видимо. Я любую игрушку, раз увидев, могу воспроизвести в выкройке. Сейчас детям объясняю это, и один мальчик говорит: «Это как 3D, что ли?» «Точно, говорю, молодец, как ты верно сказал». Вот он понял сразу, но не все так схватывают.

– И народные куклы тоже мастерите?

– Делаем и куклы. Народные проще, но для ребенка это очень наглядно. Как ни странно, дети часто встречают неприятие родителей: им трудно привыкнуть видеть куклу без лица. А с детьми мы изучаем эту традицию, историю, назначение куклы, делаем и веснянку, и кувадку, и крупеничку, и пасхальную куклу. В коми традиции кукла была распространена меньше, чем в средней полосе России, у нас больше делали из травы, из бересты. Даже в детстве у меня такие были. Когда идешь за ягодами – а идти далеко, – сделаешь берестушку-­чиблэг, чтобы ребенок быстрее собирал, а на привале, на обеде уже с куклой. Всегда были с собой тряпочки – через них процеживали воду из ручьев или луж. Это теперь с собой воду в лес несешь, а тогда не боялись – черпанул, процедил, выпил. И вот из этих тряпочек, веточек, бересты делали кукол.

– На что Вы обращаете внимание, когда учите детей?

– На качество работы. Особенно внимательно я отношусь к подаркам, а дети очень много подарков мастерят: маме, подругам, бабушке. А это сложнее. Я буквально стою у них над душой и требую качества, потому что подарок должно быть немного жалко отдавать – настолько хорошо он должен быть сделан. И если жалко, а ты все­-таки подарил с открытым сердцем, значит, частичку души своей отдал. А если и тебе не надо, и отдал без сожаления, значит, и тот, кому ты подарил, не будет ее ценить. Это не подарок, а отдарок.

– Что это за сказочное место в Подтыбке, где творят Ваши воспитанники?

– У нас в селе нет центра дополнительного образования, только Дом народного творчества, куда и идут дети. В поселке сейчас около восьмисот жителей, в школу ходят примерно восемьдесят детей. Большинство после школы идут в Дом народного творчества. Они приходят малышами и хотят сразу все: «А можно, я буду еще петь? А можно, в танцевальный приду? А можно, я еще на рукоделие запишусь?». Став постарше, они определяются со своим направлением, а некоторые так и ходят до самого выпуска из кружка в кружок. В Доме творчества шесть кружков: три прикладных, народный хор, эстрадное пение и хореография. Все бесплатные.

– Согласны с утверждением, что все дети талантливы?

– Не согласна. Раньше, когда в поселке жило много народу, детей мы отбирали в танцевальный и хоровой по способностям. Теперь берем всех. Но дело не в таланте, а в желании, поддержке родителей, в самом ребенке – в его упорстве, трудолюбии, желании развиваться. Общение, среда тоже играют большую роль. Я, например, никогда не перемешиваю группы по возрасту. 11-­летние не должны заниматься с 14­-летними. Да, они общаются, заглядывают друг к другу, любопытствуют, но заниматься им лучше со своим возрастом.

– Видимо, Вы в ДНТ «и швец, и жнец, и на дуде игрец». Сколько кружков ведете?

– Пока семь – детские, молодежные и взрослые, но каждый год все меняется. Это фольклорные группы «Любава» и «Заряница», кружки традиционного и современного декоративно-­прикладного творчества «Задумка» и «Акулина», кружок эстрадного вокала «Рандеву», клуб ткачества «Веста», клуб дамского рукоделия «Горница».

– Жизнь у вас бурлит, и это при том, что молодежь уезжает из поселка в город…

– Сейчас отъезд из села неизбежен: нет работы. Мои воспитанницы реализовались – кто­-то хореограф, кто­-то модельер, кто-­то в другом, не творческом направлении, вот две профессиональные мастерицы, но реализовались за пределами района. Но связи очень сильны, наши ребята часто приезжают, всегда заходят, помогают, привозят материалы. Когда очередная группа выпускается, думаешь: сяду да заплачу, но потом берешь себя в руки – и начинаешь со следующими работать. Все девочки у меня родные и любимые. Они самые благодарные ученики и теперь уже учителя своих воспитанников.

– Это все из области педагогики. Давайте о мастерстве. Перечислите, что Вы умеете делать?

– Вышивать: знаю все виды стежков, только вот в Коми нет у нас профессиональных вышивальщиц, как­-то не прижилось пока это рукоделие. Вяжу крючком и спицами – ажурно и орнаментом. В принципе, с этого я и начинала. Тку. Шью игрушки. Серьезно занимаюсь бисером, еще в школе начинала первые колье. Тогда это не было модно, но меня захватило. Тетя присылала мне бисер из Воронежа. После уже сама начала разрабатывать узоры и украшения. Плету пояса – на бердечках, на ниту, на дощечках. Занимаюсь валянием – сухим, мокрым, плоским, объемным. Занимаюсь пэчворком, гобеленом, шью. Но мой муж шьет лучше меня: я только костюмы сценические, а он – всю одежду. Он курточку сошьет с подкладом – у него кармашков не сосчитаешь. Муж у меня очень творческий, режет по дереву, печи кладет, шьет прекрасно.

– Проще сказать, что Вы не делаете с текстилем…

– Макраме не делаю. Просто не люблю. Хотя если нить тонкая, то можно и попробовать. Еще на баяне играю. Да, еще роспись. Если Женя расписывает классически, то я люблю создавать картины, комбинировать. И когда очень голодно было в 90­-х годах, это нас здорово выручало, выживали за счет досок расписных.

– Ваши с Женей работы вы выкладываете в группу со странным и красивым названием – «Рич-­рач­-румбирум». Что оно означает?

– Это семейная приговорка из детской имитационной игры. «Рич-­рач-­румбирум», – говорила мама, заканчивая любую работу, когда что­-то быстро и легко получалось. При этом вскольз вверх­-вниз прихлопывала ладошками: раз-­два-­три. Типа «рррраз – и готово!». А еще, я помню, мы в детстве играли в игру. Не знаю, как она называлась, но там те же слова и я даже помню мелодию… Напевая «рич-­рач-­румбирум, румбирум, румбирум», ведущий вприпрыжку обходит круг внутри играющих, останавливается и приглашает в конце фразы следующего. И уже вдвоем, напевая, они скачут внутри круга. Так под эту припевку все вовлекаются в игру. Отсюда и название группы. А слова «рич­-рач­румбирум» ничего не означают. Это что-­то вроде «тра-­ля-­ля» или «трам-­пам-­пам».

– Дочери, естественно, эти умения передали Вы. А у Вас они откуда?

– Бабушка научила ткать, сестры – шить, они профессиональные швеи, мама – вязать. Бабушка плела удивительные половики. Когда я занялась этим серьезно, буквально ползала по ним, изучала, высчитывала и поняла, что бабушкины половики отличаются от других – значит, она настоящая художница, раз умела создать что-­то свое. От папы­белоруса у меня любовь к хореографии, он здорово танцевал. А еще у нас были папины замечательные ремизные половики, белорусские. Они сильно отличаются от наших и по технологии изготовления, и по материалу.

Главное, что досталось мне от мамы – добрая память о ней. Она сама аныбская, работала фельдшером. Там и я родилась. Когда мне было два года, ей предложили работу в Подтыбке. Она и лечила, и обследовала, и роды принимала. И вот как­-то в деревне неподалеку мужчина меня спрашивает: ты кто, мол, откуда? Я, отвечаю, аныбско­подтыбокская. Знал, говорит, я одну аныбско-­подтыбокскую, чья ты конкретно? Я называю маму. И этот человек кричит жене: иди сюда скорее, я дочь Занкевич (мамина фамилия) встретил. Будто это праздник какой для них. Меня это так растрогало: мамы уже четверть века нет, а о ней так помнят. Вот что надо детям передавать: добрую память о себе.

Мой муж шьет лучше меня: я только костюмы сценические, а он – всю одежду. Он курточку сошьет с подкладом – у него кармашков не сосчитаешь. Муж у меня очень творческий, режет по дереву, печи кладет, шьет прекрасно.

– А Вы задумывались, как наши предки успевали творить? Ведь не было бытовой техники, надо было и работать, и шить, и стирать, и готовить, и сеять, и коров доить, и рукодельничать.

– Находили время на все. Очень испортило нас телевидение, гаджеты. Интернет, конечно, хорошая штука, но времени заниматься рукоделием у людей теперь нет. Раньше люди с его помощью украшали свой дом. Теперь же – обои есть, шторы хорошие, все есть, потребность в этом ушла. А раньше – я это хорошо помню – рукоделие было в руках всегда: в обеденный перерыв, после работы, в выходные – руки всегда были заняты. Даже на железной дороге наши женщины, когда работали, таскали ведра с углем, шпалы – и то брали с собой рукоделие, чтобы занять время, когда возвращались домой, ехали на работу или на обеде. Сложа руки не сидели.

– Сейчас говорят: важно мастеру себя продать…

– Нет-­нет-­нет. Это для ремесленников. Но то, что продается, должно быть очень хорошим. Если ты делаешь на продажу, то должен сделать очень качественно. Или это должно быть только у тебя, а если как у соседа, то все равно лучше. Иначе нельзя. Мастер, конечно, иногда тоже ремесленник – когда заказ приходит. Но я разделяю эти понятия.

Я очень горжусь своей дочерью-профессионалом, ее званием «Мастера года». Это серьезная ступень.

– А где Ваши изделия сейчас?

– Я даже не слежу, куда они уходят. Что-­то идет в продажу, что-­то ушло в Дом народного творчества, что-­то выкупили музеи, ну, а что-­то остается в сундуках и перейдет по наследству к моим внукам.

– Кроме Союза мастеров Коми, что или кто объединяет сейчас вас?

– Республиканский Центр народного творчества и повышения квалификации, который организует выставку «Мастер года», – это хорошая площадка для выставок, обучения, информационная поддержка. Сотрудничаем с ними давно, особенно плотно с 2013 года. Для мастеров это очень важно – не вариться в собственном котле, куда-­то выйти – и свое творчество показать, и у других поучиться, вдохновиться.

– Ну, а кто же становится Мастером года?

– Мастером должен стать профессионал. Не дилетант, как я. Я все-­таки любитель. Да, я из народа, но я не получала профессионального образования. И это не кокетство. Да, для нас это важно, я очень горжусь своей дочерью­-профессионалом, ее званием «Мастера года». Это серьезная ступень.

Полина РОМАНОВА

Фото из архива семьи Сурниных