Инфраструктура памяти. Какой она должна быть?
Наш собеседник – директор государственного Музея истории ГУЛАГа Роман Романов
В преддверии Дня памяти жертв политических репрессий, который отмечается в России 30 октября, на вопросы «Региона» отвечает директор государственного Музея истории ГУЛАГа (Москва) Роман Романов.
– Роман Владимирович, в мае 2019 года на XXI фестивале «Интермузей» в центральном выставочном зале «Манеж» в Москве Министерство культуры Республики Коми и государственный Музей истории ГУЛАГа заключили соглашение о сотрудничестве. Каким будет это сотрудничество?
– Уже в этом году, С 27 октября по 8 ноября на культурных площадках Сыктывкара и Ухты пройдет просветительская программа Музея истории ГУЛАГа. Мы откроем выставку, проведем урок памяти, лекции и презентацию книги, расскажем о формах сохранения памяти в пространстве города. Выставка «Вещдок. Папка с эскизами», которая откроется в Национальном музее республики Коми, посвящена Борису Крейцеру – выдающемуся книжному иллюстратору и архитектору. В 1938 году он едва избежал расстрела по сфабрикованному делу и был отправлен в лагеря как немецкий и японский шпион.
– В октябре 2015 года по инициативе Государственного музея истории ГУЛАГа была создана Ассоциация российских музеев памяти. К настоящему моменту Ассоциация объединяет 32 музея из 27 городов страны. Среди них есть музеи из нескольких городов Коми – Воркуты, Инты, Ухты, Печоры, Сосногорска, Сыктывкара. Какую совместную работу вы с ними проводите?
– Мы ежегодно организуем семинары, на которых участники Ассоциации рассказывают о своих проектах и делятся опытом. В этом году, например, к нам приезжала директор Национального музея республики Коми Ирина Котылева и рассказывала о комплектовании и представлении материалов о репрессиях в России в 1930-е годы на примере выставки о Василии Петровиче Налимове и его сыне Василии Васильевиче.
– Знакомы ли Вы с деятельностью Коми республиканского благотворительного фонда «Покаяние» и с многотомным мартирологом «Покаяние», который издает фонд под руководством историка Михаила Рогачева?
– Да, конечно, знаком и с фондом, и с самим Михаилом Борисовичем. Мне кажется, у них есть очень интересные совместные проекты с вашим Национальным музеем. Фонд «Покаяние» помогал нам в издании одной из книг, передавал ряд материалов. Вообще, все, кто занимаются темой репрессий, знают про фонд «Покаяние» и его руководителя.
– Один из проектов Музея истории ГУЛАГа – экспедиции в регионы, где располагались лагеря. Есть ли в ваших планах экспедиция в Коми?
– Думаю, что это нужно сделать обязательно. Просто сейчас мы сосредоточены на Колыме и Чукотке. Но Республика Коми нам, безусловно, интересна и важна. И этот интерес взаимный, ваш министр культуры, Сергей Витальевич, был в нашем музее, и я понял, что эта тема ему не безразлична.
С министром культуры, туризма и архивного дела Республики Коми С.Емельяновым во время подписания соглашения о сотрудничестве.
– Какой объем материалов, относящихся к истории лагерей в Коми, содержится в вашем музее?
– В фондах музея есть документы по Севпечлагу и Ухтпечлагу, карта спецпоселений Коми АССР. Есть целый ряд уникальных фотоальбомов 1940-х годов: «Строительство железнодорожной линии Котлас – Кожва Северо-Печорской магистрали», альбомы «Из исправительно-трудовой жизни заключенных» – Центрального пересыльного пункта Печорского железнодорожного ИТЛ, комбината «Воркутуголь», лагерного пункта каторжан Воркуто-Печорского ИТЛ и другие. Также мы записывали видеоинтервью бывшего заключенного Воркутлага Михаила Николаевича Пеймера и бывшей узницы Речлага Елены Владимировны Марковой.
– Как регламентирован доступ исследователей, всех, кто интересуется историей ГУЛАГа, к фондам вашего музея?
– У нас есть четко сформулированная позиция: мы должны быть максимально открытыми. Обычно ведь посетители не видят и не знают, что хранится в музейных фондах. У нас эти фонды они видят – за стеклянной стеной. Есть интерактивный киоск, в который загружена информация обо всех имеющихся артефактах; можно выбрать на экране, получить информацию о любом объекте, найти сопутствующие сведения. Мы ставим задачу сделать максимально простым доступ к нашим материалам, которые довольно «разношерстные». Это тысячи документов, которые мы на протяжении нескольких лет получали из ФСБ, МВД, из ГАРФа и других архивов. Ко всем из них при желании можно получить доступ – и в экспозиционных залах, и в фондах. У нас создан Центр документации, к нам обращаются родственники репрессированных, и наши специалисты помогают им в поисках информации.
В экспедиции на месте лагеря Бутугычаг в Магаданской области, где были урановые и оловянные рудники.
– Музей истории ГУЛАГа сегодня – это не только традиционная экспозиция, но и масса просветительских проектов. Современная подача материала, интерактив, активное присутствие в интернете… По Вашим наблюдениям, насколько тема репрессий сегодня близка новому поколению россиян?
– Опросы общественного мнения показывают, что половина молодых россиян вообще ничего не знают о репрессиях. В то же время у них есть интерес к семейной истории и к тому, что происходит в стране сегодня. Изучение и того, и другого неизменно приводит их к противоречивой истории XX века, в которой им предстоит разобраться.
Нашим музеем при поддержке Фонда Памяти был создан Урок памяти, ориентированный на школьников 8-11 классов. Урок памяти – это комплекс мультимедийных материалов и методических рекомендаций для педагогов. Материалы могут быть использованы в рамках занятий по разным предметам: истории, обществознания, литературы, географии, охраны безопасности жизнедеятельности.
Мы опубликовали Урок на сайте Музея и на портале Московской электронной школы для открытого доступа педагогов. Урок также стал частью региональной программы Музея, которая прошла в Воркуте, Ульяновске, Архангельске, Сыктывкаре и Норильске.
Из экспонатов музея. Портрет каторжанки Е.В. Марковой, выполненный ее солагерницей.
– Музеи памяти, места, связанные с лагерным прошлым регионов и так называемый мемориальный туризм. Насколько перспективна, на Ваш взгляд, эта тема?
– Мои коллеги-музейщики из Германии, Америки говорят, что в мире количество таких музеев памяти увеличивается, как и число их посетителей. Посещая музеи Холокоста в Вашингтоне или Берлине, музеефицированный лагерь Дахау, я вижу, что там стоят очереди, в них люди со всего мира, огромное количество школьников. В Германии, например, посещение таких музеев для школьников обязательно. То есть, в Европе есть явный спрос на такого рода туризм. У нас – нет. У нас не выстроена эта самая инфраструктура памяти. Наши места памяти – и в Москве, и на Колыме – еще недостаточно осмыслены.
Например, спецобъект НКВД «Коммунарка», место массовых расстрелов, где даже не захоронены, а просто закопаны больше 6 тысяч человек. Точные места, границы захоронений там, на нескольких гектарах этой территории, нам удалось локализовать только прошлым летом. А до этого туда приезжали родственники расстрелянных, ходили по лесу, видели какие-то рвы, ямы, приносили цветы на предполагаемое место расстрела, к деревьям крепили портреты своих погибших предков… В этом примере, мне кажется, отражается общая ситуация, такой вот покров беспамятства.
В разных местах нашей страны есть разный уровень осмысления, «проработки» прошлого. Где-то есть музеи, народные мемориалы, как в Левашово. А где-то «поле битвы», как в урочище Сандормох под Петрозаводском, где не совсем квалифицированные исследователи пытаются доказать, что там были расстреляны не жертвы репрессий, а пленные бойцы Красной армии.
Семинар для членов Ассоциации российских музеев памяти. Ноябрь 2015 г. В центре – директор Музея Ухтинского технического университета Е.Зеленская.
– Но тем не менее, сами места памяти – обустроенные или полузапущенные – все-таки есть, их много, и в Коми в том числе. Можно эти места как-то связать организованными маршрутами, сделать их объектами мемориального туризма?
– Вы знаете, есть Концепция государственной политики по увековечению памяти жертв политических репрессий, утвержденная Правительством Российской Федерации в 2015 году. И там про мемориализацию этих объектов написано. Вообще, в этой концепции все правильно написано. Но это – всего лишь концепция. А изначально предполагалась федеральная программа, под которую должны быть заложены деньги. Вы же понимаете, что вокруг объектов памяти должна быть создана инфраструктура для приема туристов, транспортная доступность и так далее. Должен быть охранный статус, да и реальная охрана, а то ведь туристы разные бывают. Я знаю ситуации, когда на лагерных кладбищах раскапывали могилы, остатки лагерных строений сжигали, растаскивали на сувениры.
Словом, регионы и муниципалитеты должны вкладывать в обустройство мемориалов деньги. Но вот, например, на Чукотке есть город Певек, там лагерное кладбище, остатки лагпункта, где добывали уран. Мы вышли на местную администрацию, подали заявку, этому объекту присвоили статус культурно-исторического наследия. Но из города Певек люди уезжают, там масса проблем. И в этой ситуации вкладывать деньги в какой-то объект за шестьдесят километров… Здесь ведь сами горожане могут спросить: зачем вкладывать деньги в руины, когда мы сами в руинах живем?
– А если подключить к процессу бизнес? Как Вы относитесь, например, к обустройству гостиниц для туристов в стиле лагерных бараков и тому подобному? Вспоминаю, как у нас в Воркуте когда-то был такой проект…
– К нам в музей тоже неоднократно обращались бизнесмены, говорили: давайте мы будем за плату фотографировать посетителей в стиле «фас-профиль», в кафе будем кормить баландой… Это все игра в ГУЛАГ – в робы одевать, на ночь в камере закрывать и так далее. Нечто подобное, кстати, у нас в музее тоже проходило, во время «Ночи музеев», где-то в 2010-2011 годах. Посетителей запускали в музей пятерками, «конвой» их проводил по экспозиционным залам… С этого мы начинали. Но сейчас я считаю, что это недопустимо.
– Почему тогда было допустимо, а сейчас – нет?
– Потому что мы с коллегами повзрослели. И поняли, что здесь нельзя сфальшивить. Сегодня, учитывая европейский, мировой опыт, я понимаю, как все это должно быть, как могут быть музеефицированы объекты лагерной инфраструктуры, как можно обустроить лагерные кладбища – зарастающие или превращенные в свалки, а там, под землей, тысячи человек… Но вот в реальности как все это привести в порядок? До этого нам надо дойти – умом, сознанием, душой, уж не знаю чем…
Беседовал Евгений ХЛЫБОВ
Фото предоставлено Музеем истории ГУЛАГа
Государственный музей истории ГУЛАГа был основан в 2001 году Антоном Владимировичем Антоновым-Овсеенко – известным историком, публицистом, общественным деятелем, в свое время прошедшим через сталинские лагеря как сын «врага народа». Учредитель музея – Департамент культуры города Москвы. Первая экспозиция была открыта в 2004 году.
Собрание Музея истории ГУЛАГа состоит из 4 318 музейных предметов и включает в себя архив документов, писем, воспоминаний бывших узников ГУЛАГа; коллекцию личных вещей, принадлежавших им и связанных с историей пребывания в заключении; коллекцию произведений искусства, созданных художниками, прошедшими ГУЛАГ, и современными авторами, предлагающими свое осмысление этой темы. Фонды музея регулярно пополняются новыми экспонатами – фотографиями, картинами, документами, предметами лагерного быта.
В 2015 году музей переехал в новое здание, увеличив свои площади в четыре раза. Помимо постоянной экспозиции в музее располагаются помещения для сменных выставок, кинозал, фондохранилища, исследовательский центр, студия визуальной антропологии, библиотека, издательский и социально-волонтерский центры.
