От Синегорья до Скитской

Корреспондент «Региона» опробовал новый туристический маршрут в Усть-Цилемском районе

Прошлым летом корреспондент журнала в составе мини-экспедиции от Усть-Цилемского историко-мемориального музея А.В. Журавского побывал на реке Пижме. Целью экспедиции была обкатка будущего маршрута от Усть-Цильмы до скалы Поясоватой. Сегодня маршрут с вариациями от «экспресс-тура» до недельного похода во всех деталях доступен для жителей и гостей региона. Опробовать его можно уже этим летом.

Синегорье

В шесть утра погожим июльским днем паром «Ивашка Ластка», на котором тесно разместились разномастные автомобили, отчалил от правого берега Печоры. Пассажиры, накинув куртки – на открытой воде жарко не бывает, – расположились на носу, корме и скамейках на палубе. Многие остались дремать в машинах. Через 50 минут, обогнув песчаный остров, откуда видны Старые Дворища, где в XVI веке новгородец, давший имя парому, основал первое поселение, мы пристали к берегу.

Машины устремились по дороге к своим деревням и селам. Первое к реке поселение – Синегорье. Поселок с романтическим названием славился своим замшевым заводом. Он и сейчас на вид еще крепок. Завод построили в поселке в 1932 году. Хранительница родового дома на центральной улице Усть-Цильмы Надежда Григорьевна Хозяинова рассказывала, что для обмена опытом в первый год работы завода за реку призвали ее деда-скорняка Василия Семеновича Мяндина. Объяснив новым хозяевам все тонкости технологии, мастер уехал домой. А первую партию на заводе испортили. Гнев обрушился на Василия Семеновича, едва не лишив его свободы. Однако обошлось. Но еще целый год мастер каждый день ездил на завод за реку и следил, чтобы шкуры обрабатывались по всем правилам скорняжного мастерства. До 2003 года местные жители сдавали сюда шкуры животных, а мастера шили из них обувь, жилетки, пиджаки, куртки, юбки. После закрытия завода редкие мастера работали на дому, пока было сырье. А потом китайский и турецкий текстиль свел на нет усилия усть-цилемских скорняков.
По укатанной проселочной дороге катим дальше – мимо беломошников, мимо живописных обломков старого деревянного моста через Берёзов ручей – до Замежной.

Замежная

Большое село, где живут почти 650 человек. Отсюда родом потомок пижемских старинщиков Илья Чуркин, «надежда Усть-Цильмы», погибший в двадцатилетнем возрасте. Произошло это четыре года назад, но до сих пор не могут оправиться устьцилемы: Илья был хранителем и собирателем пижемского фольклора, редким сказителем, основателем ансамбля «Невага».

Сегодня Замежная – это школа, интернат, староверческий храм, большое фермерское хозяйство Татьяны Кирьяновой, в котором производят даже мороженое. Есть кафе и филиал районного музея. Хозяйка в нем – Вероника Михеева. Каждый день она приезжает сюда на работу из-за реки. Многодетная мама, старший сын которой уже закончил вуз и отслужил в армии, выглядит Вероника немногим старше студентки-старшекурсницы. Училась в Сыктывкаре в колледже культуры, работала в Скитском сельском клубе. В райцентре ее приметили давно и, когда она распрощалась с последним местом работы, не упускали из виду, привлекая к различным проектам, а как только в музее появилась вакансия, ее тут же пригласили на должность заведующей Пижемским историко-этнографическим музеем.
Вероника Михеева и является автором маршрута, который мы решили испытать на себе, и знатоком Пижемского края. Уроженка деревни Скитской, внучка и дочь староверов, она знает об этих местах многое. Ее правая рука – супруг Александр, рыбак, охотник и, как выяснилось, прекрасный проводник и экскурсовод. Вместе с еще одной семьей в Скитской они достраивают гостевой дом, где смогут останавливаться туристы. Вопрос с питанием решен давно: корова Михеевых дает столько молока, что хватит и на себя, и на гостей. Мама Вероники, Людмила Павловна, сама печет хлеб, готовит разносолы из рыбы и дичи, а из молочных продуктов творит деликатесы вроде местной «нутеллы». Влюбленная в малую родину семья готова делиться этой любовью с гостями и раскрывать для них тайны Пижемской земли.

С одной из них Вероника знакомит нас в музее, который в скором будущем мечтает превратить в «Музей Пижемской ложки». Испокон века жили тут искусные мастера. Например, Пимен Мокеевич Чуркин, заказы к которому поступали со всего района. Режут и расписывают ложки на Пижме по сей день и готовы обучать этому туристов.

Степановская

Осмотрев музейную коллекцию, двигаемся дальше. Минут через пятнадцать пути на машине следующий пункт назначения – Степановская. Встретились с наставницей Татьяной Степановной Денисовой. На берегу – добротный дом с необычными рамами. По словам хозяев, вековой юбилей пижемский шедевр деревянного зодчества будет справлять через десять лет.

Доехав до очередной переправы, оставляем водителя сопровождать автомобиль на пароме, а сами спешим на навесной мост. «В ногу по мосту не идти», – вспоминаю начало школьного курса физики. На узком мосту оживленное движение. Навстречу, переговариваясь, идут мальчишки с велосипедами, за ними семья с маленькой дочкой. Поравнявшись с нами, здороваются. Еле расходимся на вибрирующей ленте моста, поминутно снимая друг друга, мост и реку на камеру. На берегу таблички с мобильными телефонами паромщиков – на случай если, соскучившись без пассажиров, они отправятся отдохнуть. В нашем случае не было ни минуты задержки: обычно паромщики на месте с пяти утра до позднего вечера. Паром рассчитан на одну машину. Когда-то он пересекал реку вдоль троса, влекомый течением. Теперь снабжен мотором. Но трос на месте: вдруг техника подведет и придется переправляться по старинке.

Скитская

И вот наконец знаменитая Скитская, колыбель староверов. О «великой гари», случившейся тут в 1743 году, знает каждый устьцилем. Вероника Михеева ведет нас на местное кладбище. Кресты-голубцы под крышами стоят рядами, под ними целыми семьями лежат упокоившиеся жители Скитской. Маленькие кресты над небольшими холмиками – неопознанные, без имен: значит тут лежат малыши, умершие до пяти лет, – их имена указывать было не принято. Читаем имена: Агафья, Лукерья, Фекленья, Феодосия, Евдокия… Михеевы, Аншуковы, Бобрецовы… Несколько немецких фамилий – сосланные и их потомки. Смерть уравняла в вечности родившихся в XIX, XX и XXI веках. Среди захоронений нынешнего века много молодых. С фотографий на крестах сурово смотрят на нас, поджав губы, женщины в старинных нарядах, рожденные в XIX веке, устало – мужчины, прошедшие две войны, коллективизацию и социализм и сохранившие веру предков. Светит солнце. Поют птицы. Жизнь продолжается.

Молча ходим среди могил. Вероника не торопит нас. Тут спокойно. Вполголоса она рассказывает об обетной часовне, построенной жительницей Усть-Цильмы после того, как она исцелилась от тяжелой болезни, об ушедших знакомых, о маленьких племянниках, лежащих тут. Случайно вышли и к холмику, с креста над которым смотрело знакомое лицо. Знаменитый Сидор Нилыч Антонов, хранитель легендарного «золота Рябушинских» и заветов предков. Пытаюсь сфотографировать крест. Расфокус. Навожу снова. Опять размытый снимок. После третьей попытки поняла, что Сидор Нилыч просто не хочет, чтобы его фотографировали, даже после смерти. Планируя поездку, мы собирались зайти к его дочери – Агафье Сидоровне Бобрецовой. Наставница, она могла бы рассказать об истории Пижемской земли немало. Уже в Усть-Цильме мы узнали, что она умерла за три месяца до нашего приезда.

Вглядываемся в лица на памятниках, перебираем звучные имена, какими в XXI веке не называют детей, и вдруг натыкаемся на потемневшие от времени кресты со старинной вязью.
– Это те самые, с Великопоженского скита, – объясняет Вероника.
– Так им почти триста лет! – ахаем мы.
В первый момент подумала, что место крестам, как памятникам, где-нибудь у музея, на площади, а потом поняла, что нет – тут их место, среди пижемцев, сотни лет спасавшихся крепкой верой предков, за которую они добровольно пошли в огонь.

Выходим с кладбища, затворив за собой калитку, на солнечную улицу. Проехала машина, дети промчались на велосипедах, прошла женщина с хозяйственной сумкой. Старик завел во двор лошадь с льнущим к ней жеребенком. У хозяйки этого двора и хранится ключ от часовни, построенной на месте сгоревшего скита, из которого ушли в вечную жизнь, по некоторым данным, 75 пижемских староверов. Открыв нам часовню, женщина вернулась к своим делам. Странно – внутри часовня кажется выше, чем снаружи. Голые бревенчатые стены, иконы с потемневшими и стертыми ликами. «Восстановлению не подлежат», – сказали о них реставраторы, приезжавшие в Скитскую. Вдоль правой стены скамеечки для моления. На левой – деревянные доски с вырезанными на них именами принявших мученическую смерть за веру Христову.

Справа от часовни – крест в память о мучениках, а позади, с видом на Пижму, – колокол, в который обычно не звонит лишь самый ленивый турист. Правда, зря колокольным языком тут не размахивают: после кладбища и часовни, где, кажется, оживает дух древних пижемцев, не хочется производить лишнего шума. Один удар – как память об ушедших. Но вопросов много. Зачем такая жертва? А может, лучше было бы подчиниться властям? А разве это не самоубийство? Наши спутницы становятся строже и напоминают теперь своих бабушек-староверов: «Огонь очищает, и Бог принимает эту жертву», «Нельзя предавать веру предков».

Вверх по Пижме

Перед путешествием на Пижму Вероника предлагает выпить чаю в мамином доме. Мама не предупреждена, но к чаю тут же подаются: топленое молоко, пижемский десерт из домашних сливок и какао, домашняя сгущенка, сметана, жареная рыба, тушеные кабачки, картошка, салат, несколько видов варенья и – апофеоз – свежий домашний хлеб из печи. Похоже, выезд наш несколько затягивается. Наконец, испив пижемского «чаю», отдуваясь, спускаемся к реке. Нас снабжают куртками, чтобы не замерзли на скорости. В восьмиметровой пижемке вшестером располагаемся с комфортом. Мимо скитских покосов, мимо местного пляжа поднимаемся вверх. У нас в запасе всего полдня, вечером мы должны быть в Замежной, поэтому Вероника с мужем Александром предлагают укороченный маршрут – до Вытянухи, или Поясоватой. Так называется вытянувшаяся вдоль излучины Пижмы скала высотой больше ста метров, с которой открывается потрясающей красоты вид на Пижму и бескрайнюю тайгу.

В первые же сто метров Пижма показывает свой характер: цепляет лодку за дно, скрежещет камнями по «лопате» – щиту, защищающему мотор от повреждений. Река диктует характер лодки-пижемки. Она отличается от печорской и цилемской. Узкая и длинная, с высокой осадкой, она предназначена для мелкой бурливой Пижмы. Весла пижемские рыбакам не нужны: реку преодолевают с помощью моторов да шестов. Вот и теперь Александр Михеев берет длинный шест и выводит лодку вдоль мели на чистую воду.
Скоро рельеф берегов начинает меняться: то тут то там попадаются валуны, напоминающие мелкие скалы. Но пока мы плывем преимущественно вдоль лугов, проводники рассказывают: вот тут раньше был аэродром, говорят, даже немецкий самолет однажды приземлялся на нем, а в 50-е годы прошлого века сюда доставляли грузы.
Проплываем мимо Краснощелья (Красного Носа), где заготавливали красную глину для домашней утвари, построек и покраски полов. Особенно активно добыча шла в 1950–80-е годы.

Тут же, на Пижме, добывали известь для побелки, и даже в Россию ее отправляли.
– А вот пожня Лиственичная, – показывает Вероника Михеева. – Шел тут с войны солдат домой, в Верховскую, ранен был, изнемог в пути, лег под лиственицей и умер.
На подъезде к опустевшей в начале 2000-х Верховской реку разделяет остров, покрытый сочной травой. С этим местом связана легенда: рыжий цвет у ручья якобы с тех пор, как погибла тут девушка Елена. Бежала она от государевых людей, которые пытались обратить староверов в официальную веру. Правда, сведения разнятся: то ли она не хотела принять религию, чуждую предкам, то ли, напротив, бежала от самосожжения. Ведь не все погибли на Великой гари. Были те, кто выходил из церкви в последний момент, получая вслед проклятия от единоверцев.
Эх, остановиться бы, покидать спиннинг: тут небольшой порожек, а рыба играет вокруг лодки на всем протяжении пути. Навстречу нам еще одна пижемка, полная людей. Здороваемся.

– Это сыктывкарцы, – поясняет Вероника. – Предки у них с Верховской, они каждое лето приезжают на родину.
А вот и сама Верховская. На высоком берегу над водой вытянулись темные избы, многие «безглазые». В некоторых еще сверкают стекла с наплавами – старинные. Рамы тоже с переплетами, потемневшими от времени. Выходим на берег и по крутой тропе, по пояс в цветах идем наверх. С реки деревня выглядит веселее, чем есть на самом деле: некоторые дома за фасадом, гордо смотрящим на Пижму, провалились, но на дверях многих – старинные еще навесные замки – значит, есть хозяева и за домом они смотрят. Побродив по бурьяну, позаглядывали в окна, погладили трухлявые калиточные столбы, нашли старую обувную колодку для музея и отправились дальше, послушав по дороге про родник ниже Верховской, где оказалась лечебной (специально делали анализ) вода, и про то, как в этой местности во время войны гнали смолу.

Чем дальше от Скитской, тем живописнее становятся берега. «Какая-то Швейцария! Нет, Норвегия!» – сравнивают спутники. Действительно, косматые ели на скалах напоминают рекламно-хрестоматийные швейцарские пейзажи, а каменные носы и языки – норвежские фьорды. «И никто не видит этой красоты!» – вздыхаю я. «Почему никто? – парируют Михеевы. – Мы – каждый день!» «А скоро и туристы увидят, – подхватывает директор Усть-Цилемского музея Екатерина Вокуева. – Как только маршрут обкатаем».
Внезапно густая хвойная зелень на скалах буреет. Плывем вдоль километровой гари. Берег выжжен на всю высоту широкой длинной полосой. Пожар свежий – майский. И виновники известны и даже наказаны. Два подростка из Скитской баловались со спичками, не смогли справиться с начинающимся пожаром и ломанулись по домам. Их видели местные рыбаки, уже мчавшиеся тушить огонь: дым над лесом были виден издалека. Пожар удалось потушить, и парни признались в содеянном. Теперь им вместе с родителями придется выплатить миллионные штрафы. «Жалко пацанов, но другим пример – не балуй с огнем», – комментируют земляки.

Но вот наконец причаливаем к берегу на подступах к Поясоватой. План такой: Александр ведет нас по лесной тропе наверх, где мы любуемся просторами, а потом проходим по скальной гряде, спускаемся к реке, где он встречает нас на лодке и переправляет на другой берег к избушке.
Крутой подъем дался нам непросто. Мимо папоротника, мхов, деревьев в два обхвата и молодой поросли по вековой тропе карабкаемся к небу. А ведь другой дороги у местных жителей не было: только река или крутые извилистые тропы. Словно прочитав мои мысли, Александр говорит:
– Тут в старину перегоняли скот из Скитской в Лёвкинскую. По лесу, а потом по самой Вытянухе. До самых 90-х гнали. Бывало, телята срывались и падали вниз.
– А я успела поработать поваром в сенокосной бригаде, – вспоминает Вероника. – Как раз перед закрытием колхоза. У меня это так хорошо получалось, что меня даже из школы осенью председатель выписывал, чтобы помогала. Первая зарплата моя была – прекрасный розовый свитер, я его до сих пор храню.
Мы не телята, но под ноги смотрим внимательно, на самый край тропы не становимся. Справа, слева, сверху, снизу – красота! Дух захватывает от высоты и просторов, открывающихся со всех сторон. Лодка Александра, который успел вернуться и перегнать ее к месту нашего спуска, кажется игрушечной. Осторожно спускаемся, собирая по пути «богородичную траву» – северный чабрец, делающий чай необыкновенно душистым. Вверху по течению остаются заброшенные при Советах деревни Лёвкинская и Новожиловская, история которых достойна отдельного журналистского исследования.

 

На другом берегу, напротив Поясоватой разводим костер у избушки, кипятим чай и варим уху. В ожидании обеда из заранее приготовленной рыбы Александр, несколько раз закинув спининг, вытягивает еще четырех хариусов. Очень хочется остаться тут еще на день, а лучше на неделю, но пора назад. По дороге придумываем названия безымянным камням и скальным выступам. Наверняка когда-то у каждого из них было свое название, но до нас оно не дошло, и почему бы не начать создавать свои легенды, если каждый из камней похож то на лошадь, то на зайца, то на лешего. Заговорили и о загадочном золоте промышленников Рябушинских. В этих скалах тайн не меньше, чем легенд, и золото тоже где-то зарыто – в этом уверены все местные жители – впрочем, как и в том, что найти его никогда не удастся…

Переночевав в Замежной и проснувшись на заре под мычание многочисленного местного стада, уже после обеда мы были за Печорой, за Усть-Цильмой, за лесами и болотами, перенесшись из древнерусского мира в цивилизованный суетный Сыктывкар на АН-24. Но часть нас точно осталась на Пижме – чтобы вернуться снова.

Полина РОМАНОВА

Фото автора
и Василисы Романовой

 

Сидор Нилович Антонов — пижемский наставник из деревни Скитской, владелец собрания рукописных и старопечатных книг, потомок первых поселенцев на Пижме – мезенцев Антоновых. Его отец, Нил Семенович Кириллов,был известным по всей Пижме старообрядческим наставником и переписчиком книг.
В 60–70-е годы прошлого века Сидор Нилович передавал книги в Древлехранилище Пушкинского Дома в Ленинграде. Незадолго до смерти С.Н. Антонова в 1985 году 28 рукописных и печатных кириллических книг XVII–XX вв. были куплены у него Национальным музеем Республики Коми. Остатки его коллекции летом 1986 г. были переданы наследниками С.Н. Антонова археографической экспедиции Сыктывкарского университета.