Печорский князь и его ополчение

во время Крымской войны были готовы отразить высадку неприятеля в устье Печоры

170 лет назад, летом 1855 года, шли решающие сражения Крымской войны, в которой России противостояла коалиция в составе Британской, Французской, Османской империй и Сардинского королевства. В той войне участвовали и жители Коми края, причем не только на Черноморском театре военных действий, но и на Крайнем Севере…

От Черного до Белого морей

Уже с начала Крымской войны в Коми крае шел набор рекрутов в действующую армию. Новобранцы со сборного пункта в Усть-Сысольске отправлялись в Вологду, где формировались армейские части. По сведениям историков О. Бондаренко и Л.Комарова, рекруты из Коми края направлялись в различного рода воинские формирования, действующие и резервные, служили на море и на суше. Участвовали они и в крупных сражениях, например в легендарной обороне Севастополя. На основе архивных документов историки выяснили, что в Севастополе сражались полтора десятка матросов и солдат из разных волостей Коми края.

Когда в ходе первых лет войны регулярная армия понесла значительные потери, 29 января 1855 года император Николай I издал манифест «О призванию к Государственному ополчению». Формирование ополчения началось во всех российских губерниях. В апреле 1855 года сбор в так называемое подвижное ополчение был объявлен и в Вологодской губернии, в которую входил Усть-Сысольский уезд. В отличие от рекрутов, которые служили 20 лет, ополченцы призывались на временную службу «по чрезвычайным обстоятельствам». Из Вологды дружины ополченцев направлялись для усиления войск и охраны побережья в Прибалтике. По подсчетам уже упоминавшихся историков, в ополчение из Коми края было призвано около 940 человек. Все они впоследствии были награждены бронзовыми медалями «В память войны 1853–1856 годов».

Между тем, в ХIX веке в Европе, да и в России тоже, война 1853–1855 годов именовалась не Крымской, а Восточной. Действительно, имела она характер не локальной, а, по сути, малой мировой войны: боевые действия разворачивались на Черном море, на Кавказе, в Дунайских княжествах, на Балтике и в Тихоокеанском регионе. Затронула эта война и прибрежные районы Архангельской губернии, простиравшейся в то время от Кольского полуострова до западного склона Уральских гор.

В начале 1854 года Архангельская губерния была переведена на военное положение. Приводились в боевую готовность крупнейший на Севере Архангельский порт, Новодвинская крепость, Соловецкие острова, поселения по берегам Белого моря. И не зря: летом 1854 года в акваторию Белого моря вошла эскадра союзников, укомплектованная в основном британскими кораблями. Военные суда неприятеля совершали рейды по всему побережью, нападая на торговые суда и поселения поморов. Блокаде и бомбардировке подвергся Соловецкий монастырь.

Грабительские рейды вражеской эскадры продолжились и в летнюю навигацию следующего года. Возникла угроза продвижения кораблей союзников к приморским селениям Баренцева моря и к устью Печоры, откуда шли товары и грузы к Архангельскому порту. В связи с этим 26 апреля 1855 года управляющий Архангельской палатой государственных имуществ с разрешения Архангельского военного губернатора адмирала Степана Петровича Хрущева направил приказ лесничему 14 Мезенского лесничества князю Евсевию Осиповичу Палавандову организовать оборону устья Печоры от возможного вторжения неприятельской эскадры. Лесничий из Усть-Цильмы с нездешней фамилией Палавандов был известен всем жителям края как Печорский князь.

Сепаратист и заговорщик

О необычной судьбе лесничего Палавандова стоит рассказать подробнее. Он действительно был князем из старинного грузинского княжеского рода. Его настоящие имя и фамилия – Иесе Палавандишвили. На русский манер его звали то Евсевием, то Евсеем Палавандовым. Так что без разночтений мы никак не обойдемся. Подробности биографии князя Палавандова можно найти в книге грузинского историка Георгия Хачапуридзе «К истории Грузии первой половины ХIX века», изданной в Тбилиси еще в 1950 году.

По всей вероятности, родился Иесе Палавандишвили, он же Евсей Палавандов, в 1803 году. Вместе со старшим братом Николаем (Николозом) он владел имениями в Тифлисском и Горийском уездах. Но если Николай Осипович с молодости делал карьеру на государевой службе и был в 1832 году назначен тифлисским гражданским губернатором, то Евсей Осипович был полной противоположностью брату.

«Евсей Палавандишвили мало был похож на брата, – писал Г. Хачапуридзе. – Он служил коллежским регистратором в экспедиции суда и расправы, но за самовольную отлучку подвергся увольнению. За попытку бежать в Турцию был арестован и с января 1829 года по октябрь 1930 года сидел в Метехском замке, что давало ему повод изображать себя жертвой царского произвола». Если его старший брат был сторонником и проводником политики русского правительства в Грузии, то Евсей Палавандов являлся ярым сепаратистом, участником заговора антироссийски настроенной грузинской аристократии.

С начала ХIX века грузинские царства и княжества постепенно вошли в состав Россйской империи. С одной стороны, Грузия находилась под защитой России от посягательств Ирана и Турции, с другой – теряла свою независимость, управлялась по российским законам, была разделена на несколько уездов. Царское правительство создавало чуждую местным традициям бюрократическую систему, на большинство должностей в управлении назначались русские чиновники, многие из которых отличались невежеством, грубостью и лихоимством. Это порождало неоднократные народные восстания, жестоко подавлявшиеся войсками.

Антироссийские настроения охватили и часть грузинской элиты, фактически отстраненной от управления страной и потерявшей былые привилегии. Сначала в среде грузинской диаспоры в Москве и Петербурге, а затем и в Тифлисе возникли тайные общества, ставившие целью освобождение Грузии от российского владычества и восстановление во главе страны царской династии Багратионов. В Тифлисское тайное общество вступил и Евсей Палавандов. Вскоре он стал «одним из главных лиц злоумышленного заговора».

Радикальные планы

Примечательно, что собрания членов тайного общества часто проходили в доме, где Евсей Палавандов жил вместе со своим братом-губернатором. На одном из таких собраний, когда у «тифлисских декабристов» уже созрело решение поднять восстание, Евсей Палавандов предложил свой план вооруженного выступления, причем крайне радикальный. Заключался он в том, чтобы «устроить торжественный дворянский бал, на который пригласить главнокомандующего, всех высших чиновников царской администрации и высший командный состав. По условному сигналу их должны были перебить. Это должно было положить начало общему выступлению в Грузии». Г. Хачапуридзе, описывая таким образом этот кровожадный план, указывает, что, согласно показаниям некоторых заговорщиков на следствии, Евсей Палавандов был избран руководителем восстания.

Документы следствия, которые изучал грузинский историк, свидетельствуют о крайней решительности Палавандова-заговорщика. Например, когда зашла речь о том, что делать с губернатором Николаем Палавандишвили, который может действовать в пользу царского правительства и по своему влиянию на народ помешать восстанию, Евсей Палавандов «сам вызвался убить или отравить брата». Кроме того, он предлагал товарищам-заговорщикам захватить казенные деньги, хранившиеся в подвале губернаторского дома. Другие действия в предстоящем бунте, задуманные Евсеем Палавандовым, были не менее эксцентричны. Он, к примеру, обещал привлечь к выступлению не только сотню городских ремесленников, но и «всех тифлисских пьяниц и бродяг», коих следовало «напоить пьяными», чтобы те были «для сего случая готовы».

Начало восстания заговорщики назначали то на одну дату, то на другую, но всякий раз вооруженное выступление откладывали. Некоторые члены тайного общества вообще считали это пагубной затеей, иные даже покинули ряды заговорщиков. К тому же, хотя приготовления к восстанию шли при строгой конспирации, какие-то сведения о заговоре все равно доходили до властей. Несмотря на это, в конце концов решено было начать бунт 20 декабря 1832 года.

«Решительно вредный и опасный»

За несколько дней до намеченного выступления исполнявший должность начальника штаба Кавказского корпуса генерал-майор Владимир Дмитриевич Вольховский, сам когда-то бывший членом тайных обществ – Союза спасения и Союза благоденствия – получил донос, где сообщалось о тифлисском заговоре, его участниках и готовящемся бунте. Автором доноса был не кто иной как… Евсей Палавандов.

Грузинские историки не пришли к единому мнению, что толкнуло Евсея Палавандова к предательству. Одни полагают, что он поступил так, желая выгородить себя в предчувствии неминуемого раскрытия заговора. По другой версии, он попытался вовлечь в заговор брата-губернатора, но тот категорически отказался и потребовал, чтобы Евсей Палавандов сообщил обо всем властям, грозя в противном случае покончить жизнь самоубийством. Так или иначе, но заговор был раскрыт, начались аресты его участников.

По подозрению в участии в заговоре было арестовано свыше 140 человек, в том числе и сам Евсей Палавандов. В ходе следствия большинство арестованных освободили, посчитав их вину либо незначительной, либо вообще не доказанной. Количество осужденных по этому делу в источниках называется разное. Доподлинно известно, что военный суд (подавляющее число тифлисских заговорщиков были военными) приговорил к смертной казни четвертованием 10 самых активных бунтовщиков. Палавандова, естественно, среди них не было. Жестокий приговор, впрочем, сразу же отменил своей волей командующий Кавказским корпусом и главноуправляющий Грузией барон Григорий Владимирович Розен. А Николай I и вовсе «милостиво смягчил» приговор суда в отношении всех заговорщиков. Никто из них не был заточен в тюрьму, военных разжаловали и перевели в другие части, гражданских сослали в места действительно «не столь отдаленные»: Астрахань, Пензу, Калугу, Пермь… Были среди мест ссылки и северные города Вятка, Архангельск, Вологда.

Не избежал наказания и Евсей Палавандов. Он был определен унтер-офицером в штрафной исправительный пехотный полк, стоявший в Финляндии. При отправке Палавандова к месту службы барон Розен дал ему следующую аттестацию: «По своему уму, хитрости, пронырству и безнравию, он человек для здешнего края решительно вредный и опасный».

«Полезный для другого края»

По отбытии срока наказания в финляндском полку Евсей Палавандов получил чин прапорщика и был переведен в Архангельск. Губернское начальство назначило его лесничим 14-го Мезенского лесничества, в ведении которого была вся территория Печорского края. Так грузинский князь и бывший заговорщик оказался в Усть-Цильме. Точных данных о том, когда именно это произошло, нам найти не удалось. Но известна запись в дневнике промышленника и купца Василия Николаевича Латкина, когда он в 1843 году побывал в Усть-Цильме: «Я решил остаться ночевать и поместился у доброго и гостеприимного князя Палавандова, занимающего здесь должность лесничего». Из нескольких строк, посвященных Латкиным князю, можно сделать вывод, что Палавандов в Усть-Цильме жил уже несколько лет, был известным в округе человеком и имел репутацию, совершенно отличную от той, которая следовала из аттестации барона Розена.

Наиболее полное представление о жизни Евсея Осиповича в Печорском крае дает очерк «Печорский князь» писателя Сергея Васильевича Максимова, который познакомился с Палавандовым во время своего путешествия по Северу в 1856 году. Ко времени этого знакомства Палавандов уже обрел среди местного населения негласный титул князя Печорского.

«В Пинеге, на Никольской ярмарке, от всякого печорца в числе первых опросов требовался ответ: «Все ли по здорову князь поживает?» – писал
С. Максимов. – Всякий хорошо знал, что ни один ижемец не проезжал мимо без того, чтобы не повидаться с князем, не поклониться ему, лишь бы только лежал путь через Усть-Цильму».

«Чрезвычайное почтение» у печорцев Евсей Палавандов заслужил не только исправным исполнением обязанностей лесничего. Славился он своим гостеприимством и поистине грузинским хлебосольством. Жил князь в специально выделенном для лесничего двухэтажном доме, одном из лучших в селе. Судя по всему, дом редко оставался без посетителей. У Палавандова часто останавливались заезжие чиновники, купцы, путешественники. К нему в любое время захаживали устьцилемы «поведать печали, искать защиты и доброго совета». Бывало, что князь-лесничий вольно или невольно брал на себя роль своего рода мирового судьи, разрешая споры между пустозерцами, зырянами-ижемцами и устьцилемами. Подкупала местных жителей-старообрядцев и набожность князя, которого они даже попытались обратить в свою веру.

В Усть-Цильме Евсей Палавандов завел огород, где выращивал свеклу, редьку, морковь, горох и невиданный доселе в тех местах картофель. Эту «овощь недобрую» недоверчивые устьцилемы, глядя на урожаи князя, стали сажать и сами.

В общем, грузинский князь, как отмечал С. Максимов, «оказался полезным для другого края, где постарался начисто исправить свою репутацию и загладить свои вины и увлечения молодости, заменив мечтательные порывы практическими стремлениями и действиями». Так что вполне закономерно, что именно Евсею Палавандову губернские власти в разгар Крымской войны поручили организовать оборону устья Печоры.

Готовы к труду и обороне

Научный сотрудник Ненецкого краеведческого музея Сергей Митькин посвятил этому эпизоду отдельное исследование. Он пишет, что Палавандову не потребовалось прилагать больших усилий, чтобы собрать для организации обороны и строительства укреплений нужное количество человек. Краевед Николай Окладников в книге «Острог на Печоре» упоминает, что инициативу в организации обороны Печоры и Пустозерска первыми проявили крестьяне Ижемской волости. При этом ижемцы «высказывали столько готовности на всякую жертву и самопожертвование для пользы Отечества, что отказ мог бы огорчить и оскорбить их». Готовность ижемских, усть-цилемских и пустозерских крестьян, которую они проявили при первом требовании о защите своего края, отмечал и князь Палавандов. «Я в первый раз, живя столько времени в запечорском крае, имел случай удостовериться что и здесь при вечном почти холоде такое же горячее сердце русского, как и везде», – писал он в Палату государственных имуществ.

В короткие сроки собрали 80 ополченцев: 50 человек из Ижмы, 20 – из Усть-Цильмы и 10 – из Пустозерска. Крестьян Ижмы и Усть-Цильмы на ратный труд благословил иконой Николая Чудотворца священник Усть-Цилемской волости Александр Ульяновский. Ополченцев снабдили ружьями, топорами и 50 копьями, выкованными во время сбора ижемцами.

«Сельские общества выбирали для службы преимущественно крестьян среднезажиточных и зажиточных. Те из них, которые не могли отправиться с отрядом по каким-либо причинам (были в отлучке на промыслах, по торговле или же были единственными работниками в доме), нанимали вместо себя бедных крестьян, особенно недоимщиков в платеже государственных податей. Наемная плата за них тут же поступала в казну. На содержание мобилизованных собирались деньги и продовольствие. В Ижме собрали более 900 рублей, в Пустозерске – 100 рублей. Еще 200 рублей пожертвовали купцы из города Чердыни», – пишет С. Митькин.

По его сведениям, для защиты края было решено устроить на Печоре береговую батарею и караульные посты. Батарея представляла собой два земляных укрепления. Первое располагалось на мысе Печорский Нос, на острове возле деревни Куйской (теперь – остров Куйский), имело форму полукруга длиной 13 саженей (примерно 27,7 м), шириной 3 (6,5 м), высотой 1 (2,1 м). Второе находилось на противоположном берегу Печоры, было круглым, такой же высоты и ширины, а длиной 23 сажени (49,1 м).
Как докладывал Палавандов генерал-губернатору, укрепления были построены с таким расчетом, чтобы стрелки, разделенные на две равные части, «могли действовать перекрестным огнем и быть не только безопасными в них, но и даже незаметными неприятелем».

Для оснащения батарей были взяты три пушки и 300 ядер со шхуны капитана 1-го ранга Павла Ивановича Крузенштерна, пребывавшей в это время в устье Печоры. После того, как укрепления были освящены в Куйской Георгиевской церкви, в июле 1855 года были проведены «практические стрелковые упражнения» под началом командиров редутов – отставного матроса Кондратия Саукова и оказавшегося здесь в краткосрочном отпуске матроса Карпа Чипсанова. При этом Евсей Палавандов отметил высокую меткость крестьян, особенно при стрельбе из «моржовых» ружей большого калибра, которых у крестьян было около тридцати. Для них сделали специальные амбразуры. Некоторые ружья были исправлены и починены одним из местных мастеров. В результате моржовые и другие ружья стали попадать в цель с расстояния более чем в одну версту.

Кроме береговых батарей в устье Печоры находились два караульных поста. «Первый на носу против мыса Русский Заворот, откуда море просматривается на большом пространстве, – пишет С. Митькин. – Второй на Болванском носу, откуда, получив с первого поста известие о появлении неприятеля и о намерении его зайти в Печору, удобно было сообщить об этом на сборный пункт, добравшись туда на оленях».

Ни сообщать о приближении неприятеля, ни стрелять из ружей и пушек ополченцам Палавандова не пришлось. Англофранцузская эскадра не сделала попытки проникнуть к Печоре, и Палавандов доложил губернскому начальству, что с наступлением густых туманов и темных северных ночей, предвещавших сковывание прибрежных вод льдами, он разоружил редуты, вернул орудия и ядра на шхуну Крузенштерна и распустил крестьян по домам.

В 1856 году император Александр II наградил князя Палавандова «за распорядительность и ревность, оказанные им при руководстве крестьян Запечорского края в обороне оного от неприятеля» орденом Святого Станислава 3-й степени.

«Печора дала мне все…»

После описанных событий Евсей Палавандов прожил недолго, его не стало в 1857 году. По всей вероятности, подробности о той роли, которую он сыграл в заговоре 1832 года, князь до самой смерти держал в тайне от окружающих. Евсей Осипович с воодушевлением вспоминал о своем знакомстве с Пушкиным, Грибоедовым и Бестужевым-Марлинским в тифлисский период своей молодости. Но о заговоре и ссылке никогда и никому не рассказывал. «Незлобивый, добрейший человек вычеркнул из своей ссыльной жизни эти годы и постарался забыть о них, так что если когда неосторожно доводилось коснуться этого вопроса, он вздрогнет, вскочит с места, начнет ходить из угла в угол и впадет в такую меланхолию, что его уже и не расшевелишь целый день», – объясняли С. Максимову знающие князя люди.

Соратникам князя Палавандова по тифлисскому заговору, осужденным на бессрочную ссылку в российскую провинцию, уже через несколько лет было разрешено вернуться на родину. Но Евсей Палавандов, которому никто не воспрещал покинуть Усть-Цильму, так и остался на Печоре. Очевидно, возвращение в Грузию, где в дворянских кругах о нем утвердилось далеко не лестное мнение, было для князя неприемлемым. Да и к далекому Северу он уже успел привыкнуть.

«Печора дала мне все, что не дала бы мне и родина, – говорил он С. Максимову. – Здешний прелестный климат на старости лет закалил меня таким здоровым, что могу даже отбавить другим желающим. Таких людей, как здесь, мне уже нигде не найти».

Евгений ВЛАДИМИРОВ