Вячеслав Кислов: «Меня вдохновляет голод по работе»
Вячеслава Кислова называют одним из самых узнаваемых художников Республики Коми. Более полувека он живет и работает в нашем регионе. Любители искусства давно знакомы с его графикой, живописью, скульптурами и декоративно-прикладными работами, а шаржи в исполнении Вячеслава Кислова – отдельная «песня» в его творчестве.
Недавно в Национальной галерее РК прошла очередная персональная выставка художника. Приуроченная к его юбилею (осенью прошлого года Вячеславу Николаевичу исполнилось 80 лет), она ретроспективна: охватывает всю творческую биографию мастера и все виды искусства, в которых он работает. Сегодня художник – гость нашего номера.
Вячеслав Николаевич Кислов – график, живописец, скульптор, мастер декоративно-прикладного искусства (гобелены, керамика, плетение из корня ивы и бересты). Родился 19 ноября 1938 года в Иваново. В 1961 г. окончил Ивановское художественное училище. С 1965 по 1976 гг. жил и работал в Ухте, в 1976-1986 гг. – в г. Мукачево Закарпатской обл. (Украина), с 1986 г. живет и работает в Сыктывкаре.
С 1966 г. – неизменный участник всех республиканских и зональных, с 1969 г. – всероссийских и всесоюзных художественных выставок. В 1970 г.
принят в Союз художников СССР, в 1972 г. стал лауреатом Премии Коми комсомола, в 2007 г. – лауреатом Премии Правительства Республики Коми.
– Вячеслав Николаевич, как Вы оказались в Коми? Это же произошло не сразу по окончании училища в Иваново…
– После училища я поработал год преподавателем, потом три года отслужил в армии. Потом в СКБ художником-конструктором. Вовремя понял: не мое это! О Коми республике я впервые узнал от будущей жены, ухтинки, которая училась в Киеве, куда я приехал на экскурсию. Поэтому по первому приглашению друзей приехал в Ухту. В то время в стране процветала наглядная агитация, и город нуждался в художниках-оформителях. Меня устраивала работа, связанная с творчеством. В Ухте я проработал 11 лет.
Путешествовал по республике и соседним регионам – Большеземельская тундра, Нарьян-Мар, Лабытнанги, Салехард и так далее, собирая богатый материал для графических работ. Утвердился как график, был принят в Союз художников СССР.
– А потом уехали в Закарпатье, в Мукачево. Почему?
– По семейным обстоятельствам. А там меня пригласили на должность главного художника крупного комбината, где работали больше 100 художников, архитекторов. Работа была интересная: тогда на Украине создавали экспериментальные художественные комбинаты по оформлению предприятий, и мы работали по всей УССР, заказы были крупные… Главным художником я там проработал пять лет.
«Пробуждение». 2000 г.
– Почему Вы вернулись в Коми и уже не в Ухту, а в Сыктывкар?
– В Закарпатье я попал в чужую для меня среду, к которой так и не смог привыкнуть. За 11 лет жизни в Ухте я «напитался» Севером, «врос» в него. А там другая ментальность у народа, совсем все другое. Хотя были все условия для жизни и работы: хорошая квартира в центре города, мастерская, большой сад. Но на должности главного художника ответственность была большая, все меньше оставалось времени для творчества, и меня это угнетало. Поэтому я оставил должность и стал просто художником. А потом мы созрели и вернулись сюда. Сыктывкар – столица, где Союз художников, есть выставочные залы, то есть больше возможностей для художника.
«Сидор полой». 1993 г.
– А что предопределило у Вас выбор профессии, когда и как Вы решили стать художником?
– Еще в детстве появилась страсть к рисованию. Все дети любят рисовать, рождаются с каким-то определенным талантом. И только «благодаря» преподавателям или родителям все, что в детях было с рождения, исчезает… Даже высшее образование часто выхолащивает все, что в человеке заложено индивидуального. Учеников заставляют копировать натуру, переносить на бумагу или холст только видимое, а не задумываться над содержанием изображаемого, требуют соблюдать пропорции – словом, делать то же, что делает фотоаппарат. Надо бы с раннего возраста выявлять талант у ребенка и развивать его индивидуальность. И только тогда вырастет художник. Мне повезло: у меня в крови по предкам много творческих личностей. Есть и самодеятельные, и профессионалы высокого уровня, особенно музыканты. Помню, в детстве, собираясь по праздникам, замечательно пели. Это творческое начало, видимо, и мне передалось. Кроме того, дядя по маме хорошо рисовал. Он меня, мальчишку, очень любил, заинтересовывал как-то, учил рисовать лошадей. В школьные годы и в армии я занимался в студии, потом поступил в училище. Считаю, мне просто повезло.
«Ижемка». 1994 г.
А благодаря преподавателям я постигал только ремесло. Тогда во мне только теплилось творческое начало. Хотя помню один случай. У нас в училище ежегодно проводились творческие встречи с поэтами, писателями, где гостя рисовали все желающие студенты, и среди них проводился конкурс на лучший рисунок или шарж с натуры. И вот, когда я учился на III курсе, была очередная встреча с поэтом. Большая комната, посредине стол, все стоят вокруг. Поэт – в движении, жестикулирует, читает стихи, что-то рассказывает, отвечает на вопросы. А мы его рисуем. Я выиграл тот конкурс. Тогда и начал осознавать свои склонности к гротеску. Для защиты диплома мне единственному разрешили исполнить серию графических работ в стиле гротеска.
Позднее, уже в Ухте, я выписывал журналы для художников, издаваемые в ГДР. Они были на немецком, я их не читал, только смотрел репродукции. Мне импонировало основное направление, называемое критическим реализмом, которое подразумевает гротеск. В какой-то степени оно развивалось в Прибалтике, Грузии, Армении и подтверждало мои поиски.
«Стефан Пермский». 2002 г.
– Отдельное направление Вашего творчества – шаржи, Вы их создали множество. Как реагируют на шаржи их герои? Мужских шаржей у Вас больше, потому что реакция мужчин не столь остра?
– Шаржи – далеко не главное в моем творчестве. Не каждый человек понимает юмор, даже художники. Некоторые, лишенные этого чувства, особенно женщины, любят смеяться над другими. Ведь над собой смеяться – это дар.
Шаржи не всегда удаются. Хорошо, если в чертах человека есть свои особенности. В правильных чертах лица трудно уловить какую-то индивидуальность, подчеркнуть характер, обострить его. Шарж обычно передает твое отношение к человеку. И если своего персонажа плохо знаешь, или он не симпатичен – по работе это тоже видно, шарж вольно или невольно может превратиться в карикатуру.
«За вечерним чаем». 1997 г.
– На Вашей странице «ВКонтакте» есть фотографии книги отзывов с Вашей выставки, и там есть запись: «Я счастлив! Наконец-то хоть кто-то меня увидел таким, каков я есть на самом деле! Ник. Цискаридзе». Это подлинный отзыв Николая?
– Да это чья-то шутка! Цискаридзе не мог оставить этот отзыв, потому что не бывал на моих выставках.
– У Вас ведь есть и своего рода коллективный шарж – картина «Художники Коми в экстерьере»…
– К этому групповому портрету, где изображены более 30 человек, я выполнил 250 шаржей. На каждого человека было сделано, как минимум, по три шаржа, а на кого-то – до полутора десятков! Для этой работы все они были переработаны в манере гротеска. На полотне изображены почти все художники Коми, некоторые сотрудники Национальной галереи, поэты Виктор Кушманов и Александр Алшутов.
– Как вообще родилась идея этой работы?
– Она зародилась еще в первые годы перестройки. Это было такое бурное время брожения в обществе. И возникла идея все события передать в основном через своих современников. В центральной части – групповой портрет, в двух других частях – фрагменты «перестройки». Я вынашивал идею триптиха лет 15, а работал над ним три года, с 2002 по 2005.
– На выставке у Вас две работы под названием «Красный угол»: 1983 и 2017 годов. Они очень разные, вторая гораздо монументальнее, масштабнее. Можно ли сказать, что тема второй – это развитие темы первой?
– Конечно. В основу первой работы легли рисунки, сделанные в Ижемском районе с инвалида, известного мастера-ложечника, о нем был материал в журнале «Вокруг света». Удивили меня на заднем плане портрета фото Ленина, икона, будильник – необычные предметы в избе простого деревенского жителя. Эта мысль часто всплывала. И я решил тему «Красного угла» расширить, тем более что «деревенского» материала у меня было предостаточно. Богатство «Красного угла» я решил показать через историю семьи в разных поколениях. По сути, собрание этих семейных портретов – это срез эпохи целой страны.
«Горожанка». 2013 г.
– Вы начинали как график, постепенно добавляя в палитру творчества новые жанры. Как шло это развитие, что влияло на то, что Вы начинали осваивать новые языки выразительности?
– Еще в Ухте, когда набирался опыта, уже выполнял сложные заказы – допустим, из дерева, такие монументальные рельефы, с максимальной требовательностью к себе, стараясь превратить их в художественные произведения. Для этого использовал свои творческие возможности и в материале, и в познании этого материала. «Двух зайцев убивал»: и деньги зарабатывал, и решал свои творческие задачи.
Например, я полюбил дерево. Постепенно усложнял задачи в резьбе: сначала – плоская, затем – барельеф, затем – горельеф, и так перешел к круглой скульптуре. Так же поступательно приходил и к другим жанрам.
– Вы стали осваивать и декоративно-прикладное искусство. А для этого мало быть художником, нужны ведь и навыки мастера, знания и умения ремесленника. То есть необходимо знать технологии и материалы…
– А Вы знаете, что ценится? Форма подачи! Визуально ты должен представить ее в своем будущем произведении. Я следил за прибалтами на выставках, у них было очень развито ДПИ, особенно гобелены. В них не было реалистической композиции, просто абстрактные пятна, но меня поражало, как это пятно, необычное по фактуре и колориту, работает в интерьере. Я понял: чтобы произвести впечатление на зрителя, надо создать особый колорит – в живописи, пластику – в скульптуре. Все это называется формой, она первостепенна в достижении задуманного. Содержание – вторично.
А проблемы технологии можно решить путем изучения специальной литературы. Это что касается ремесла. Можно и самому разработать технологию исполнения декоративно-прикладной работы. Это относится к моему панно «Горка», сплетенному из корней ивы. Я задумал эту работу, но нигде не нашел технологии, подходящей под мой замысел. Пришлось разработать ее самому.
«Пессимист». 2008 г.
– Что Вас вдохновляет?
– Голод по работе! Если пару дней не поработаю, как говорится, – сам не свой… Поэтому даже отдыхаю недолго, и все равно думая о работе. Отдых всегда связан с природой: ходьба на лыжах, прогулки с собакой. Одновременно совмещаю их с пользой: ищу сухое дерево, кап. Раньше часто охотился, жил в таежной избе по 10-20 дней. И даже в это время старался что-то мастерить у избы. А идеальный отдых – загорать на пляже и одновременно заготавливать там корень ивы для работы.
– Давно ли Вы увлекаетесь охотой?
– Еще в Иваново пацаном «зара-зился». Но больше всего продолжал охотиться в Ухте. У меня несколько изб в тайге.
«Ждущая». 2010 г.
– На кого ходили и ходите?
– В основном – на дичь. Если есть лицензия, то на зверя: оленя, лося. Охочусь с лайкой Лаймой.
– В окрестностях Сыктывкара и олени есть?
– Есть, но мало. Под Ухтой, на дальнем севере – гораздо больше. Особенно много на Таймыре, где я был в 1983 году. Нанялся туда рабочим в бригаду ради экзотики. Оттуда почерпнул много тем для будущих работ.
У меня нет такой страсти – добыть. Люблю ходить по тайге с ружьем, выслеживая зверя, «читать» следы. Ведь снег как чистый лист, на нем сразу видно, кто-то коснулся – уже угадываешь: то ли белка, то ли птица… Они, как и люди, с разными «характерами»: бывают хитрые, наивные – всякие. И это очень интересно.
Шарж на Николая Цискаридзе.
– А какой-то необычный, запоминающийся случай из охоты вспомните?
– Встречу с медведем, когда с женой возвращались в избу с «тихой охоты» – грибы собирали. Неожиданно пересекли визир олениха с олененком. Я первый их заметил, шепнул жене: «Ты не видела еще дикого оленя, иди тихонько за мной». Подошли мы к этому месту, а там кусты. Только отошли метров на пять – слышу какой-то легкий шорох.
Оглядываюсь, смотрю – мишка идет. Еще нас не видит и по запаху пока не учуял – ветер в другую сторону. Остановился, встал над кустом на задние лапы – огромный такой! И тут он нас увидел, уставился. Стоит метрах в десяти, и мы видим, что нос у него, как у поросенка, шевелится – пытается уловить наш запах. Постояли мы, может, секунд 20-30, потом начали хлопать в ладоши. Медведь спокойно встал и ушел. Я был уверен, что он вернется. Подождали минуты полторы – точно! Он до этого же места подошел и опять встал, смотрит. Мы снова стали хлопать. Стоит. И вот тогда появился страх! Мы стали кричать. Тогда он спокойно, с достоинством, встал на четыре лапы и ушел. У меня и ружья не было, только перочинный нож. Давно это было, лет 35 назад под Ухтой, недалеко от избы. Жена тогда так испугалась, что затаилась за моей спиной и всю ее исцарапала… А потом, когда все закончилось, посетовала, что не было у нас фотоаппарата. А наш зять, юморист, сказал: «Вот тогда бы он пришел к избе за снимком!».
Шарж на Анатолия Неверова.
– Как Вы выбираете сюжеты для работ, откуда черпаете идеи? Есть ли любимые темы для отражения?
– Тем много. Всегда находится что-то, что поражает, волнует. Сюжеты подсказывает сама жизнь. Любимые темы – простой человек, его жизнь, заботы, проблемы. Интеллигенция меня иногда трогает, когда я человека хорошо знаю и он мне интересен, близок по духу.
Одна из главных моих проблем – поиск своего пути в творчестве. Его можно искать всю жизнь или в начале пути. Я свой путь познаю наощупь, как бы вслепую, тратя на это десятилетия. Так случилось, что в моей жизни не было человека, который направил бы меня на правильный путь, и я смог бы избежать множества проблем. Правда, в решении небольшой проблемы мне очень помог Валентин Поляков – родоначальник Союза художников Коми. Еще в самом начале моего творческого пути он сделал ряд дельных замечаний по моей графике. И еще чем-то помогал зональный выставком, указывающий на мои ошибки в работах. Но этого было недостаточно.
В первые ухтинские годы, когда я еще не наработал круг «своих» тем, мы с другом делали наброски на антирелигиозную тему. До сих пор сохраненные те работы – укор моим ложным поискам.
Шарж на Геннадия Дмитриева.
– С годами Вы пересмотрели свое отношение к религии?
– Ну конечно! Я всегда поражался, когда узнавал, что многие крупные ученые религиозны. Меня настолько это заинтересовало, что стал поднимать литературу, иностранные переводы, учения богословов. Я понял, что это учение способно объединять людей разных уровней развития! Каждая категория людей по-своему понимает, что такое истина, культура… В моем представлении Христос – гений, создавший учение, которое способны воспринимать все, от простого человека до большого ученого.
– Какие из своих работ Вы бы сами назвали наиболее знаковыми, важными для Вас?
– Для меня значимы те работы, пусть даже и слабые, где я преодолевал что-то, особенно существенное. В мастерской висят работы, в которых есть находки для дальнейшего их развития – они для меня как настольная книга. Это – или стилизация, или композиция, или колорит… Вот эти вещи – знаковые, это работы не столько для зрителя, сколько находки для меня самого. Они мне что-то подсказывают, как записи в моих записных книжках.
Автошарж.
– Если сравнивать художественное пространство Коми лет 50-30 назад и сейчас – насколько оно сильно изменилось, что Вам нравится и не нравится в этих изменениях?
– К лучшему изменилось только то, что не стало советской идеологической цензуры, и я волен творить на любую тему. А плохие изменения – в том, что все конкурсы для художников в республике стали оценивать непрофессионалы. Представляешь на творческий конкурс работу, выкладываешься, подходишь творчески, а ее оценивают чиновники разных рангов. Это высокопоставленные люди, они облечены властью, но чаще всего ничего не смыслят в искусстве. А ведь в такой комиссии должны быть только профессионалы, которым художник доверяет. А как можно доверять дилетантам? Например, проекты ледовых городков оценивали мэр города, чиновники администрации. Они нас даже не приглашали на защиту проектов, все делалось «втихаря». Предпочтение отдавалось мастерам из других регионов, хотя наши проекты были намного лучше. Поэтому я перестал участвовать в конкурсах.
– Среди Ваших работ есть очень примечательные медали – «Взяточникам» и «Бюрократу Республики Коми». Почему они появились?
– В них воплотились мои злость и брезгливость к данным персонажам, с которыми постоянно приходится сталкиваться в жизни.
– Кто сегодня составляет Вашу семью?
– Супруга Эмма Валериановна. Скульптурная работа на выставке «Лайма с Эммой» посвящена ей и нашей любимой лайке. Эмма вникает во все мои дела и проблемы, помогает вести страничку «ВКонтакте», электронную почту. Дочь Ирина подарила нам двух внуков и четырех правнуков. У нас замечательные родственники, которые интересуются моим творчеством, посещают мои выставки.
– Недавно Вы отметили 80-летие, при этом бодры, работоспособны, полны творческих идей и планов. И удивительно, что практически не меняетесь с годами. В чем секрет?
– С детства занимался спортом, и серьезно. С возрастом борьбу классическую заменил на бег, ходьбу. Просто много двигаюсь – это основа жизни.
– Есть у Вас, как у художника, мечта?
– Да: подольше пожить и побольше сделать. Именно сейчас, в зрелые годы, начинаешь понимать, как должен был строить свою жизнь в творческом отношении. Я потерял десятки лет в поисках, и сейчас это надо наверстывать.
Триптих «Художники Коми в экстерьере». 2005 г.
Беседовала Ирина САМАР
Фото Дмитрия ГРИШИНА
