Владимир Рохин: «Пусть скульптуры будет больше!»

Известный мастер – о заказе для Кобзона, работе с Кербелем, Третьяковке, пчелах и многом другом

В этом году отметил 80-летие Народный художник Республики Коми Владимир Рохин – известный в республике и далеко за ее пределами скульптор. Автор таких известных работ как рельеф-фриз с солнцем на фасаде республиканского театра оперы и балета, два барельефа на снесенном кинотеатре «Парма», памятник Домне Каликовой у перекрестка ул. Советской и Д. Каликовой, мемориальный комплекс рядом со школой №25, все деревянные скульптуры 1980-х годов в детской части Кировского парка, гранитный медвежонок с ягодами малины у фонтанов перед администрацией города, распятие в часовне в память о безвинно пострадавших в годы массовых политических репрессий, множество барельефов и памятных досок на стенах домов в Сыктывкаре; памятный знак в Усть-Выми к 600-летию села, памятник Андрею Журавскому в селе Усть-Цильма и многих других.
Сегодня Владимир Рохин – гость нашего номера.

Владимир Афанасьевич Рохин
родился 17 февраля 1939 года в Сыктывкаре.
1953 – 1958 – учеба в Московской средней художественной школе.
1958 – 1964 – учеба в Московском государственном художественном институте им. В. И. Сурикова на скульптурном факультете (окончил с золотой медалью).
С 1961 – участник Всероссийских и Всесоюзных художественных выставок.
1967 – принят в члены Союза художников СССР (ныне – член СХ РФ).
1969 – Лауреат премии Коми комсомола.
1979 – Заслуженный деятель искусств Коми АССР.
1990 – Лауреат Государственной премии Коми АССР им. В. Савина в области литературы и искусства.
1993 – Народный художник Республики Коми.
2003 – Лауреат премии Правительства Республики Коми в области культуры и искусства.
2012 – Заслуженный художник России.

 

– Владимир Афанасьевич, почему Вы в свое время выбрали скульптуру?

– А потому что вся моя деятельность, начиная с образовательной, была связана со скульптурой. Ходил я на изокружок в сыктывкарском Доме пионеров – он еще не был дворцом, это было деревянное здание напротив 12-й школы. У нас была студия, кто-то рисовал натюрморты или что-то другое, а я с другом отлил блок из гипса под кирпич и стал вырезать из него белого медведя. С этого и началась моя работа. Потом вырезал что-то из дерева… Абсолютно из всего можно что-то вылепить или вырезать – из глины, гипса, камня, металла… В 12 лет мне довелось поучаствовать во Всесоюзной выставке изобразительного творчества детей, и об этом даже писали в газете. А в 14 лет, после 7-го класса, мой отец, видя, что я люблю что-то такое лепить, отправил меня в Москву – там у него жила сестра, – в детскую художественную школу при институте имени Сурикова. Таких школ в СССР были единицы: в Москве, Питере, Киеве и, кажется, Тбилиси. И эти школы вели между собой свое-образное соревнование… И тогда, в 14 лет, я поступал сразу на скульптурное отделение. Школа находилась напротив Третьяковской галереи, я там часто бывал, видел множество работ из бронзы, мрамора, других материалов, и думал: «А почему я так не могу сделать?». А после этой школы я поступил в Суриковский институт. Хотя и после школы при нем, но поступал как все, на общих основаниях, конкурс был четыре человека на место.

– Тогда так много молодых людей хотели быть скульпторами?!

– Тогда был бум послевоенного строительства. Примерно до середины 1950-х продолжалась эпоха сталинского ампира… А потом началось панельное строительство при Хрущеве, и всякие украшения зданий, присущие сталинскому ампиру, стали не нужны. Что делать скульпторам? Они тоже оказались не нужны…

– А как же пресловутые «девушки с веслами»? Или они были актуальны еще до войны?

– Что касается «девушек с веслами» – был Художественный фонд СССР, большое промышленное предприятие, где трудилось много профессиональных художников и рабочих. Первые лепили этих девушек или мускулистых рабочих, а вторые клепали эти скульптуры по готовым формам для всех городов страны. И хоть до войны, хоть после – тема возвеличивания партии была всегда, а спорт тоже был любим во все времена и все эпохи. Поэтому существование Художественного фонда соответствовало идеологии – без нее жить нельзя, она закладывает в наши головы линию мышления и поведения, без нее государство развалится. Если у нас не будет идеологии, нас ожидает то же самое.

– То есть Вам приходилось делать работы для «соцреализма», по заказу «партии и правительства»?

– Обязательно. Я не «левый», не подпольный, что делаю – все на виду. Даже «обнаженка», которая у меня тоже есть – тоже ее не скрывал. Сейчас, кстати, есть идея сделать «обнаженку», которую можно будет отливать из силиконовой формы.

– По окончании института Вы вернулись в Сыктывкар. Не было желания остаться в столице?

– Я подписывал бумагу, что вернусь на родину. Тогда были инструкции, чтобы выпускники-художники в Москве не оставались, на местах так берегли кадры для себя. Конечно, художники любят большие города из-за наличия спроса и рынка сбыта. В Москве, например, востребован труд форматоров, которые эскиз скульптора изготавливают из гипса – переходного материала для дальнейшего перевода скульптуры в бронзу, гранит, мрамор… Это целая специальность там была.

Остаться бы я там мог, и были предложения, но я не хотел. Даже знаменитый Лев Кербель, автор памятника Ленину на Стефановской площади в Сыктывкаре, меня к себе звал. Он этих Лениных по всей стране бессчетное количество понаставил… Когда он сюда приезжал, я ему помогал делать по фотографии макет из фанеры в натуральную величину. Сейчас-то есть фотошоп, чтобы «встроить» любой эскиз в пространство и получить общий вид, как это будет выглядеть. А тогда фотошопа не было – делали такие вот макеты и фотографировали. И Кербель мне сказал: «А чего ты тут делаешь? Поехали со мной, у меня работы полно!». Но это значило – быть там рабом, очень тяжелая работа. К тому же, он был сугубый ленинец, работы у него были только на партийную тематику. Мне это было не по душе, я хотел быть свободным, делать, что хочу. И отказался.

А когда вернулся в Сыктывкар после института, я понял, что никому не нужен, кроме родных, и работы для меня нет. Пошел в Художественный фонд, а там тоже сидят без работы. Владислав Мамченко и Юрий Борисов заняты «левой» работой: делают Христа для храма в Кочпоне…

– В 1960-е годы?!

– Да, я приехал сюда в 1964-м. За работу для церкви и они, и председатель Союза художников потом получили большой нагоняй. Это сейчас лепи – не хочу…

Первый год после института я проработал учителем рисования в школе № 14, которую оканчивал сам – не бросить же своих. Но работать с пацанами очень тяжело – это же была мужская школа, хулиганье. Да и условий для преподавания предмета там не было никаких. А параллельно я что-то вырезал во дворе дома: привез целую машину капа, делал деревянные скульптуры из тополей и берез. Да и гранит был: его много выпахивали на совхозных полях, нужно было лишь найти и привезти нужный камень.

Я сделал «Портрет северной девушки» и «Портрет рабочего ЛПК» из гранита. Они прошли на зональную выставку в Архангельске, после чего их закупили. И я понял, что можно так жить: сделал работу, продал – и живи с этого полгода! Правда, работу себе задаешь сам. Камень для «северной девушки» я нашел в Подмосковье и привез сюда. Портрет Ивана Куратова там же делал из подмосковного камня и потом привез сюда – он сейчас в Национальном музее Коми стоит. Словом, творческая работа стала кормить… Тогда было главное, чтоб работы прошли через сита всех выставкомов. В 1967-м я принял участие сразу в трех выставках и вошел в Союз художников СССР.

За создание скульптурного портрета В. А. Малышева скульптор получил Государственную премию Коми АССР .

– Вы сказали, что пришлось работать и на «идеологический» заказ. Но среди Ваших работ я таких не припоминаю – есть ощущение, что все годы Вы творили на вечные темы.

– Почти все работы, которые выставлены в Национальной галерее – плод моей фантазии. Был, правда, портрет строителя ЛПК, сделанный на заказ. Все остальное – мое собственное творчество. А оно не кормит художника. То есть кормит только тогда, когда его покупают.

– А если все время творить – на что тогда жить?

– Ну какие-то заказы все равно выполнять. Скажем, кладбищенские памятники. Вот поэту Виктору Кушманову делал… Правда, нечасто делаю такого рода работы – не люблю. Потому что надо все время думать об ушедшем человеке, а если он еще и другом был, как Кушманов… Хватает и барельефов для мемориальных досок или музеев.

– А любимые темы для воплощения есть?

– Любимое – то, чем сейчас занимаешься. Возникла идея – и на время работы она становится любимой. Понравилась девушка – делаю ее портрет. Вдохновила игра мальчишек, которые катают друг друга на спине – леплю их… Работаю в разных жанрах: делаю портреты, композиции, занимаюсь мифотворчеством – к примеру, портрет Яг Морта или композиция «Пера-богатырь и Яг Морт» …

Портрет А. Журавского.

– Как у Вас рождаются идеи для работ?

– А по-разному. Например, вот композиция «Рыбацкая байка». Идею мне подсказал наш художник и заядлый рыбак Леонид Потапов. Он рассказывал, что однажды поймал рыбку. А в ней – другая рыбка, а в той – еще рыбка. И у меня сразу возникла идея такой работы… Ее крупная копия из дерева, как и ряд других работ, потом были установлены в детской части Кировского парка. Но дерево недолговечно – через 11 лет скульптуры пришли в негодность и были вывезены на свалку. Потому что у нас в Коми нет технологии обработки деревянных скульптур, которую используют, допустим, в Прибалтике. То есть такая технология есть: работа помещается в трубу, засыпается сланцем, труба нагревается, сланец плавится, проникает в дерево – и древесина становится «железной». Но эта технология дорогостоящая, чтоб ее установить, нужны капвложения… Недавно реставрировал свой деревянный памятник Журавскому в Усть-Цильме. Он весь закоптился от дыма из печей села. Но такая реставрация все равно мало помогает. Подобные вещи, конечно, надо делать из более долговечных материалов.

Портрет И. Куратова.

– Мы уже затрагивали тему религии, у Вас тоже достаточно работ на эту тему. Она Вам близка?

– Да, я даже крещеный. Конечно, вырос я на безверии, но в 60 лет крестился. Отец Игнатий (Бакаев) меня крестил – он тогда служил в храме Преподобного Сергия в поселке Максаковка, а я вырезал Распятие для этого храма. Честно говоря, меня больше наука интересует. Но часто она приходит к выводу, что кто-то управляет Вселенной. Может, и не Иисус Христос, но… И чтобы заказы для церкви делать, надо формальность соблюсти – креститься и копнуть хоть немного православную тему. Так что я – православный крещеный. И тему копнул, узнал кое-что. Но не могу себя назвать ортодоксальным и воцерковленным, я «плохой» верующий. Пришел как-то на Пасху в церковь, но всю службу стоять не стал…

Портрет Святителя Стефана Пермского.

– Заметное место в Вашем творчестве занимает «пчелиная» тема, и именно одна из первых работ на эту тему – «Пасечник» – попала в фонды Третьяковской галереи. Это оттого, что Вы сами держали пчел – причем, прямо в центре города?

– Во времена моего детства у 12-й школы, на улице Куратова был сельхоз-участок. Филипп Антонович держал там пчел, и ученицы ходили, помогали ухаживать за ними. А в конце лета он им давал «за трудодни» баночку с медом. Дети довольны: вкусная штука! Я, правда, к нему не ходил, но моя сестра ходила. И когда я приехал после института сюда, а работы особо не было, надо было как-то выживать, где-то зарабатывать, и я подумал: дай-ка поставлю на крыше Дома художника, где у меня была (и сейчас есть) мастерская, ульи. Тогда этих высоток вокруг не было, стояли одни частные дома, около них – сплошные клумбы. В изобилии цвели акации, одуванчики. А еще очень много цветов на летном поле аэропорта было, и пчелы летали туда – могли себя содержать, был нормальный медосбор. Я поставил четыре улья, и они меня здорово выручали. Правда, на меде я ничего не заработал – так его раздавал, и до товарного меда не дошел. А еще было очень интересно наблюдать за жизнью пчел: очень похоже на организованное людское общество! Есть водоносы, есть охранники, которые дежурят и защищают ульи от чужаков… И все честно работают! И между собой общаются, информацию друг другу передают посредством танца. Смотришь на них – и, конечно, всякие образы рождаются… Это интересное занятие, я бы советовал всем заниматься! Правда, теперь сам боюсь пчелиных укусов… А потом округу стали постепенно застраивать, кормиться пчелам стало негде – и пришлось мне ульи убрать, на асфальте им не выжить. Но лет 17 их держал.

В 1967 году появился «Пасечник» – такой улыбающийся, добродушный старик, пальцем снимающий пчелу с бороды, одна из моих любимых работ. Сделал ее из большого березового капа размером с табуретку. Эта работа прошлась по множеству выставок, а потом прописалась у меня в мастерской, – стояла на полу, на ней было удобно сидеть. А в 2011 году ко мне пришла сотрудница Национальной галереи Ольга Орлова и привела с собой заведующую отделением скульптур ХХ века Третьяковской галереи, член-корреспондента Академии художеств России Людмилу Марц. Та походила по мастерской, заметила в углу «Пасечника»… «Присылай, – говорит, – фотографии работы со всех сторон». Я послал, в Третьяковке комиссия эту работу посмотрела – и они решили у меня ее купить. Так «Пасечник» поехал в Москву – сначала экспонировался на выставке работ художников Коми в залах постпредства Коми в Москве, а потом попал в фонды Третьяковки. Я был очень доволен! В этой работе ведь глубокий подтекст. Пчеловод – он же пчел собирает. А Третьяковка тоже собирает, только произведения искусства. Любой собиратель похож на пчеловода.

«Скульптор».

– У вас же «Хранитель пчел» должен был туда попасть.

– Да, это более поздняя работа, я ее сделал в 1988 году, в иной технике и из других материалов: вся фигура из дерева, а голова из металла. Ее тоже отобрали для Третьяковки, и закупочная комиссия уже повесила на работу соответствующую этикетку. Но одна недобрая рука, – кого-то из конкурентов, даже догадываюсь, кого, – этикетку наполовину оторвала. А как она пойдет в музей без этикетки! Так «Хранитель пчел» в Третьяковку и не попал – его выкупила наша Национальная галерея, эта работа стоит в одном из залов постоянной экспозиции. Относительно недавно у меня появилась еще одна «пчелиная» работа – «Погружение в нектар»: решил показать пчелу в увеличенном виде. У нее цветок из капа, пчела из эпоксидной смолы, а крылышки – из металла.

– А я видела фото такого же «Хранителя пчел», но размером поменьше и из металла…

– С ним была такая история. Как-то в Сыктывкаре был Иосиф Кобзон. На досуге пошел в Национальную галерею, увидел там «Хранителя пчел» и сказал: «Повторить!». А для чего, не сказал. Потом только выяснилось, что он решил такую работу подарить тогдашнему мэру Москвы Юрию Лужкову – тот же известен своим увлечением пчеловодством. А как повторить? Дерево повторить невозможно, а в металле еще могу. Повторил в металле, основу сделал пластинками – получилось такое полупрозрачное тело. В той же технике, что и памятник Домне Каликовой в Сыктывкаре или скульптура «Материнство». Выбрал эту технику еще и потому, что работы из нее мало весят.

Словом, сделал я нового «Хранителя пчел», и мы с женой повезли его в Москву. Офис Кобзона был недалеко от площади Маяковского. Привезли – его самого не было. Оставили. Пришли на следующий день – скульптуры нет. Оказывается, Кобзон пришел, увидел: «А почему не из дерева?». Ему-то в Сыктывкаре деревянная фигура понравилась. А жена Кобзона сказала: дескать, в металле еще ценнее, чем в деревяшке! Она его убедила, они эту работу уже вечером вручили Лужкову на торжестве. Я же торопился к определенной дате успеть. В общем, лично Кобзона мы тогда не увидели, где теперь эта скульптура – не знаю… Иосиф Давыдовыч потом заплатил за работу, сколько я запросил. А я недорого взял. Мне потом коллега сказал: «Что ж ты больше не попросил?!». Но все же тогда на эти деньги я на обратном пути купил ноутбук.

«В лаве».

– Кстати, в такой технике спайки из кусочков нержавейки еще кто-то из художников работает? Вы ее где-то почерпнули или сами придумали?

– Честно говоря, не знаю, не видел у других подобных работ. Может, кто-то и делает, но я ни разу не видал – ни на выставках, нигде. Эту технику сам себе «сочинил». В ней можно работать. Только этот процесс очень медленный…

– Ваши работы хранятся в музее и галерее Коми, в Третьяковке, одна из работ – в Красноярском музее, одна, судя по всему – у Юрия Лужкова. А где еще?

– Большой гранитный портрет моего отца – такой народный усатый персонаж, на Буденного не совсем похож, но все равно жизнерадостный, около полуметра высотой – хранится в городе Ирбите около Екатеринбурга. Это где выпускают тяжелые мотоциклы. Там есть хороший музей графики, мой портрет туда распределили после одной из крупных выставок. А еще одного Яг Морта – такого же, как из алюминия сейчас у меня в мастерской хранится, только из бронзы на черном камне – украли с выставки в Москве. Смотрительница, может, задремала, отвлеклась – и кто-то стащил. Работа не была как-то закреплена или закрыта… Так что не знаю, где она теперь. Украли – и украли. Я не стал разбираться – не люблю эти тяжбы. В Калининграде есть моя работа – «беременная» корова из проволоки. Эту технику – проволочной скульптуры – я опробовал с одной из своих студенток в ее дипломной работе. А потом был в Калининграде у родственников. Делать было нечего, была проволока, и я, чтоб время не терять, решил ее погнуть. Получилась корова – просто родственница коллекционирует фигурки коров. Но одну корову неинтересно – решил «поселить» внутри ее коровку поменьше…

«Хранитель пчел».

– Как давно Вы преподаете в Сыктывкарском государственном университете?

– С самого начала, как там образовался факультет искусств – с начала 2000-х. Тогда сразу пригласили преподавать меня, других моих коллег… Преподаю скульптуру, потому что как в искусстве без нее? Даже если учатся на дизайнеров или еще кого-то – они должны полепить, для полного комплекта образовательной нагрузки.

– Нравится Вам преподавать? Радуют ли студенты? Меняются ли они от поколения к поколению?

– Бывает, нравится, бывает, нет – смотря какая публика соберется. Вначале, конечно, намного серьезнее к учебе относились. Мы даже портреты в полном объеме лепили. А сейчас вот маленькую головку вылепит – и то хорошо. И натурщика сейчас уже не приглашаем… Это расстраивает. Особенно то, что большинство студентов – девушки. Раньше хоть один-два-три мужика на курсе были, а сейчас – почти нет. Есть девчонки очень талантливые, но я им говорю: «Девочки, скульптура – очень тяжелая и вредная работа. Подумайте, прежде чем выбрать эту профессию. Вот керамика – это гораздо более женское дело». Есть, конечно, с кем работать – например, мой бывший студент Александр Выборов. Он автор памятника букве \ в Сыктывкаре и гранитного же памятника герою России Александру Алексееву в Ухте.

«Геологи».

– Вы продвинуты в цифровом плане: например, ведете свою страницу во «ВКонтакте». Людям Вашего поколения это очень мало свойственно, разве что только творческим…

– Мой соученик еще по кружку в Доме пионеров, а потом по институту, великолепный иллюстратор и график Владимир Пунегов категорически не признает эти ноутбуки, интернет: это, говорит, все на виду у всех, зачем мне это надо! Никаких страниц не заводит принципиально. А для меня это выход на публику – на странице «ВКонтакте» выкладываю свои работы. Можно сказать, устраиваю там выставки. А чтоб было не скучно смотреть, иногда добавляю что-то из других сфер. Там есть замечательная стена, где можно размещать все, что хочешь. Почему я еще взялся за это дело – студенты же там постоянно, через соцсеть с ними очень удобно общаться, по делу что-то обсуждать. А спустя годы вижу по их страницам, как они замуж выходят, детей рожают, какие работы создают…

– Ваша супруга – тоже художник, мастер декоративно-прикладного искусства Майя Ивановна Волкова. Что вас объединило, как давно вы вместе, трудно ли в одной семье двум творцам?

– Майя Ивановна – моя вторая жена, первая умерла много лет назад. С ней мы уже лет 20. У нас просто мастерские были напротив друг друга. Она увидела, что я все время один, и стала заглядывать – что называется, по-соседски… Два художника в одной семье – это, честно говоря, тяжелый случай! Конечно, у нас всегда какие-то моменты будут спорными. Хотя, бывает, мы творим совместно. Просто я вырос в многодетной семье, поэтому спокойно отношусь, если у близкого настроения нет или еще что-то. С детства учился уживаться с разными характерами. Нас у родителей было семеро, но двойняшки, которые родились во время войны, умерли от болезни… И я вырос с двумя братьями и двумя сестрами, я второй по старшинству. Сейчас у меня снова большая семья – у Майи полно детей и внуков, у меня дочь от первой жены, которая подарила двух внуков.

Спас Нерукотворный.

– Несмотря на почтенный возраст, Вы бодры, активны, много шутите и продолжаете заниматься нелегким трудом скульптора. Что Вам придает силы и энергию?

– Во-первых, любопытство. Я никогда не знаю, получится работа или нет. Есть еще задумки, которые хочется осуществить. Ну и, наверное, работа с молодежью не дает стареть.

– Каково, по-Вашему, сегодня художественное пространство столицы Коми? С каждым годом в Сыктывкаре появляется все больше памятников, скульптур, разно-образных арт-объектов… Каков их художественный уровень? Что бы Вы, имея любые возможности, от себя добавили?

– Сразу скажу: мало! Надо однозначно больше. Чтоб на каждом углу и перекрестке была скульптура! Скульптура – это не только запечатление памяти, но и всегда какая-то символика, еще со времен фараонов. Если их станет больше, люди постепенно научатся разбираться в искусстве, станут больше думать, у них развивается вкус. Конечно, не все, что установлено, мне нравится. Считаю, какая-то комиссия из профессионалов должна быть, чтобы откровенно безвкусные вещи не проходили. А бывает, работа сама по себе хорошая, но не на своем месте стоит. Да и службы ухода за памятниками у нас нет, поэтому они и зимой, в снегу, не смотрятся, и летом от птиц страдают… Но все-таки, пусть будет больше работ. Тогда и хороших среди них тоже будет больше!

«Память предков»  и «Рыбацкая байка».

Ирина САМАР

Фото из архива В. Рохина