Нина Елина: «В моих картинах узнают себя»

Художница Нина Елина родом из села Летка Прилузского района. Больше пятнадцати лет она жила и творила в Чите, а четыре года назад вернулась на родину. Летом в Национальной галерее Республики Коми прошла ее персональная выставка «Все как у людей». Мэтры изобразительного искусства региона приняли ее благосклонно, заявив, что в Коми зазвучало новое имя, и отметив редкую сегодня сюжетность и эмоциональность творчества Елиной.

Нина Елина (Сметанина) родилась 29 марта 1982 года в селе Летка Прилузского района Республики Коми. Рисует с детства, со временем увлечение переросло в творческую профессию. В Забайкалье приехала в 2000 году, в средней школе села Домна окончила 11-й класс. В 2005 окончила факультет художественного образования Забайкальского Государственного гуманитарно-педагогического университета им. Н.Г. Чернышевского по специальности преподаватель изобразительного искусства. Работала ассистентом на кафедре ИЗО ЗабГГПУ, бутафором, художником-постановщиком театра, художником-декоратором, вела курсы ювелиров, преподавала изобразительное искусство в МОУ СОШ села Домна.

 

Нина, на закрытии выставки эксперты много спорили о том, современное или несовременное твое творчество. А ты сама как считаешь?

– Академическая школа, разумеется, у меня есть. Я обучена всем этим премудростям в Читинской академии, мы проходили все положенные этапы. А потом уже как-то сформировалось свое, но я никогда не задавалась вопросом, к какому времени я отношусь.

Самые ранние картины на выставке датированы 2006 годом. А до этого что было?

– Обычные рисунки, которые нам задавали, постановки. Закончила институт я только в 2005-м, а свой стиль стала формировать с 2004-го.

И как этот стиль можно назвать?

– Сама я его никак не называю, но уже начали о нем отзываться как о городском фольклоре, цветной графике. Я работаю с пастелью, акварелью, гуашью, темперой, гелевой ручкой, тушью. В общем, экспериментирую.

Что из того, что говорили тебе мэтры и критики, для тебя правда, а с чем ты не согласна?

– Я не могу нравиться всем, не сумею себя перекраивать и не стремлюсь угодить всем. На закрытии выставки было много хороших слов. Очень много, неожиданно много. Это чертовски приятно и даже как-то неудобно. Такое количество отзывов меня очень удивило, я была растеряна. Но одновременно появилось желание жесткой критики.

Меня поразило отношение к моим работам искусствоведа и куратора выставки Ольги Орловой. Это она сравнила мои работы с Брейгелем, не зная, что это мой любимый художник, а о картине «Перед сном» сказала, что это пожилые Адам и Ева. Она очень красиво и очень верно говорила о моем творчестве. Мы с ней вместе придумывали название выставки. «Все, как у людей» мое название, подзаголовок «Невыносимая легкость бытия» ее. Это и из кинематографа, и из Егора Летова, что для меня важно. Еще из кинорежиссеров мне близок Бергман.

Она настолько глубоко погрузилась в мои работы, найдя то, о чем я раньше даже не задумывалась. Она прочувствовала то, что я хочу сказать в своих работах, но не произношу.

К тому, что выставка вызывает положительные эмоции, и большинство людей на ней улыбаются, я уже привыкла на предыдущих выставках в Сибири. Улыбка – обычная реакция, потому что в моих картинах узнают себя. Понравилось, что меня назвали графиком. Для меня это важно. Мне еще работать и работать, но это уже комплимент. Честно говоря, конструктивной критики не было, и мне ее не хватает. В Летке я работаю сама по себе, варюсь в собственном соку, поэтому критика очень нужна. Хотя, с другой стороны, мне говорят: никого не слушай, делай что делаешь. Я знаю одно: надо работать честно и от себя.

Почему тогда ты уехала из Читы? Там ты была не в вакууме, там тебя признавали и высоко ценили…

– Мама с папой здесь, моя родина. Мы с мужем по ней просто соскучились. Каждый отпуск мы ехали домой. От Читы до Сыктывкара ехать четверо суток, нашей большой толпой с тремя детьми это непросто и недешево. А не ехать невозможно – тянет. Вот мы и решили приехать в «вечный отпуск» вернуться.

А как ты в Читу попала?

– Там у меня жила тетя с мужем-военным. Но скоро им дали квартиру в Кирове, и они уехали. Чита – город моего становления, студенчества, молодости.

Вообще я не придаю большого значения этому, но мне трижды приходилось делать выбор: между профессией, местом работы и местом жительства. В Чите я поступала параллельно на биологический и изобразительный факультеты, собиралась стать учителем биологии. И набрала одинаковое количество баллов. Надо было выбрать – и я выбрала художественный. Потом выбирала между аспирантурой и театром. И наконец, между Сибирью и Коми. А в 11 классе я еще решала, ехать ли в Читу. Решил все бесплатный билет для школьников. Денег-то не было особо у нас.

Я очень люблю Читу и Забайкальский край. Сибирь это совсем другой мир. На него не влияет московская, питерская или еще какая-то школа.

То есть для Читы ты тоже стала ярким мазком на классическом полотне?

– Да. Меня там признали. У меня были персональные крупные выставки – в Чите, Омске, на Дальнем Востоке в Хабаровске. В Омске меня особенно хорошо приняли, и я даже попала в книгу «Сто художников Сибири» для меня это было удивительно и означало признание. Я поняла, что я на своем месте и делаю то, к чему предназначена. В Чите у меня осталась подруга, с которой у нас был очень хороший творческий тандем, мы критиковали друг друга, вот этого творческого общения очень не хватает. Такого я тут не нашла и думаю, вряд ли когда-нибудь найду – слишком много пережито вместе.

А можешь назвать художников – классиков или современников, – творчество которых тебе интересно?

– Современников не могу, потому что у меня большой пробел в этом плане. Перестала общаться и перестала ориентироваться. Надо себя самоорганизовать и начать изучать современную картину. В Чите я ориентировалась лучше. А из классиков очень люблю Тулуз-Лотрека, Эгона Шиле, Брейгеля, Эль Греко. Из соотечественников – Зинаиду Серебрякову, Николая Фешина.

Твои работы назвали «театральными», при этом не зная, что ты работала в театре. Насколько театр вошел в твое творчество. Или наоборот – ты театр встряхнула?

– Нет, я ничего не встряхивала (смеется). Мы работали в молодежном читинском театре. После института меня оставили работать на кафедре, в аспирантуре, я даже защитила кандидатский минимум. Одновременно мы с подругой начали подрабатывать в театре. Нам очень нравилось закулисье, и мы попросились «побутафорить». Нас приняли в бутафорский цех, и мы стали подмастерьями. А там работала замечательная женщина, заслуженный художник России, скульптор Елена Михайловна Дружинина. Очень многие ее слова до сих пор у меня в сердце. Именно она после первой нашей персональной выставки, когда мы, захваленные и окрыленные, собирались покорять мир дальше, на другой день «надавала» нам, мастерски разнесла нас в пух и прах: спускайтесь, мол, с небес на землю. Подробно, шаг за шагом, с аргументами и доводами – как настоящий профессионал. И этот разнос оказался в тысячу раз ценнее и нужнее, чем все похвалы и комплименты. Я до сих пор благодарна ей за это.

Так что после «сиропа» на сыктывкарской выставке я очень жду конструктивной критики, потому что понимаю, что мне еще работать и работать. Не выпендриваться, а работать. После разноса первой выставки мы очень подружились с Еленой Дружининой.

Потом она оценила нас как бутафоров и потихоньку начала давать самостоятельные задания, вырастив нас до художников-постановщиков. Пришлось выбирать между университетом и театром. Я выбрала театр.

Ну, в театре не заработаешь, насколько я знаю. Вопрос денег никогда не является решающим для тебя?

– Ну, видимо, да. Семью обеспечивает муж. Мы одноклассники, он приехал ко мне в Читу из Летки. Там у нас родились двое детей, и третий малыш – уже в Летке. С деньгами у меня непростые отношения. Сейчас часто просят продать картины, а я не знаю, какую цену назначать.

Расскажи про своих родителей.

– Нас у них было трое, сейчас остались мой младший брат и я. Все сельские работящие жители, и вот я среди них такая – рисующая девочка. Не знаю, в кого. Замечательно рисовал брат дедушки, только вот, к сожалению, не сохранилось ни одной работы.

С детства мое увлечение очень поддерживали бабушка и мамина сестра – как раз к ней я и уехала поступать в Читу. Но родители, хоть до конца и не понимали моего увлечения – ну, картинки и картинки, всегда меня понимали. Поэтому и в Читу отпустили. После моих выставок они прониклись и очень зауважали мое дело. Сейчас даже, можно сказать, гордятся мной.

А что для тебя родная Летка? Там нет профессионального круга, критиков и ценителей, это глубинка, вдалеке от больших дорог. И все-таки ты там…

– Это мой дом, родные места, мое детство. В детстве я часто бывала одна, не дружила с девчонками, больше водилась с мальчиками. Но я не была одинокой. С природой сложно быть одинокой. И еще я много рисовала – шаржики, истории в картинках. В моем классе училась девочка, и мы долго рисовали истории про нее – безо всякой издевки, по-доброму. Рисовала я часто на уроках, ручкой. Однажды меня из-за этого вызвали к директору. Меня застукали за рисованием на уроке и потащили к директору. Кстати, директор меня не ругала. Она была на открытии моей выставки в Сыктывкаре, но я постеснялась напомнить ей и поблагодарить за то, что она не наступила на горло моей песне. Но тогда мне было ужасно стыдно.

Раньше Летка была многолюдной. Например, когда я заканчивала школу, у нас в параллели был даже класс «Ж», и в классах было по тридцать человек. Сейчас едва выпускается один класс – зато в новой современной школе. Жители занимаются лесом, развивают животноводство, работают в социальной сфере. Есть и те, кто пьет. Мне, кстати, в Летке очень важно, что я могу заниматься тут спортом – лыжами, волейболом. У нас есть прекрасный спортивный центр, трассы. В Чите мне очень этого не хватало. Там я реализовалась профессионально, а тут много занимаюсь собой. И еще в Летке много сюжетов.

Каких же?

– Это все виденное и пережитое, в чем-то участвовала я сама, что-то наблюдала. Эпизоды и впечатления из жизни буквально перенесены на картины, ну, может, где-то я домысливала: тут и общага, и кухня, и дискотека, и улица, магазин, ярмарка. Среди героев – мои знакомые и я сама.

Например, картина «Семки»…

– Да, это я с подругой. А «Коляда», например, из детства. На святки всегда в деревне ходили «кути-мути» – так их моя бабушка называла. И к нам заходили. Поздно вечером постучали в окно. Бабушка сказала мне, чтобы я не выглядывала, так как могу испугаться. Я все же выглянула (на картине как раз этот момент) и вправду испугалась. На меня смотрела размалеванная чем-то черным «рожа». Тогда она мне показалась очень черной и очень страшной. Мне было лет 8-9. Потом я и сама колядовать ходила. Но это лицо запомнила на всю жизнь.

Мэтры подчеркнули, что, несмотря на трансформацию образов – изломанные фигуры, искривленные рты, – это не карикатуры и не шаржи, тут нет издевки. Как это возможно?

– Не знаю. Я не назову это изобразительным средством. Я так их – и себя – вижу. Нет приема особенного. Ну, вот я начинаю писать, задумываю что-то, но в итоге по задуманному никогда не получается. Уже в процессе картина начинает жить своей жизнью, бывает, меняется вплоть до сюжета. Рисуя, я как бы снимаю кино или ставлю спектакль.

Кстати, как у тебя с самоорганизацией? Есть люди, которые непременно работают каждый день, пришло вдохновение или нет его. А ты?

– К сожалению, нет. Бывает, неделями не пишется, а потом идет много дней подряд. Но дисциплина очень важна. Я даже пыталась себя приучить – писать в день по наброску, но трудно мне из-под палки, даже когда эта палка в моих собственных руках.

А когда на тебя «находит» и хочется творить?

– После чего-то увиденного, после сильных впечатлений, когда что-то зацепило. Обязательно нужна эмоция. В голове у меня много сюжетов. Я их коплю, перевариваю, долго не знаю, как подступиться, ищу ключ. Если честно, не выстраиваю композицию сразу, у меня все начинается с детали. Может, это неправильно, но это и есть ключ для сюжета, все остальное «пляшет» от него. Этот процесс сложно объяснить словами, лучше я приведу пример. Вот картина «Море», которая многим нравится своим цветом и эмоциональностью. Все началось с рук сельской тетеньки-героини. Мне захотелось показать, что она долго работала на огороде в футболке, и вот у нее такой «солдатский» загар: руки и шея с лицом. И вот она, возможно, в первый раз попала на море и радуется, вытянув вверх свои загорелые руки, а все остальное тело у нее еще «огородное», незагорелое. Эта работа написалась быстро, буквально за полчаса, и именно она попала на выставки – и в Омск, и в Читу, и в Сыктывкар, и в сибирский каталог.

Ты говоришь, что в Летке нет круга критиков, но тем не менее под твоими картинами ВКонтакте происходит оживленное обсуждение среди земляков.

– Да, я выставляю их на своей странице, и односельчане пытаются узнать себя или земляков, что-то уточняют по сюжету, деталям, оценивают эмоциональность, шутят. Я обычно принимаю активное участие в таких обсуждениях, поправляю их, уточняю, объясняю, шучу в ответ.

А ты вообще позиционируешь себя как художника?

– Когда я пишу – то да. А так я и мама, когда с детьми, и огородница, когда на огороде, в спортзале спорт–сменка, с родителями дочь.

Беседовала Полина РОМАНОВА

Фото работ Юрий Лисовский

«Удивить этот мир трудно. Можно только поразить простыми вещами: очевидными и всем доступными. Искусство Нины Елиной – экологично. Ничего не открывая нового, она лишь публикует на листе честно и свежо первородное отношение к миру. Гротесковость сложных комических изобразительных образов,   крайняя экстравагантность форм, где смешаны реальность и выдумка, в работах Нины Елиной носят эпатирующий характер, сочетая в себе анекдотичность ситуаций и карикатурность персонажей. Ее листы – изобразительное жизнеописание «мира народного», общей массы народа в разных проявлениях: в празднике, в повседневности, в закрытых интимных ситуациях. В остроумной художественной летописи сельской жизни Нины Елиной отсутствуют великие политические, религиозные, научные, экономические сюжеты. Она рисует только единичную повседневную жизнь приватного, маленького человека глубокой провинции, человека, живущего рядом. Веселье, сопровождаемое песнями, танцами, застольем, разговорами, трактуется художницей без идеализации, изображая их такими, какими она их видит в действительности: с обуревающими людей эмоциями, грубыми, иногда примитивными, не возвышенными страстями. У Нины получается делать героев своих произведений привлекательными, не приукрашивая их».

Ольга Орлова, искусствовед