«В лукавые губы целую судьбу»

К столетию со дня рождения поэта, прозаика,
драматурга и искусствоведа Александра Клейна

В одном из своих стихотворений Александр Клейн признавался, что изведал все круги дантовского ада. Но при этом не озлобился, сумел никого не предать, сохранить себя, свою душу и даже чувство юмора. Попав в Коми республику не по своей воле, он добровольно остался в ней навсегда, став одним из первых актеров Воркутинского кукольного театра и любимцем студентов Сыктывкарского культурно-просветительского училища. О своих скитаниях по кругам ада он поведал не только в стихах, но и в документальных повестях «Дитя смерти», «Клейменые» и «Улыбки неволи».

«К юности бессонной»

Рафаил (такое имя он получил при рождении) Клейн появился на свет 20 марта 1922 года. И хотя самые тяжелые испытания, выпавшие на его долю, начались лишь летом 1941 года, его довоенное детство и юность были совсем не безоблачными. Родители Рафаила – Соломон Ильич и Дина Яковлевна – были тесно связаны с медициной и ушли из жизни почти одновременно, когда их сын еще не ходил в школу.

Мальчика взял на воспитание его бездетный дядя, киевский микробиолог с мировым именем Борис Ильич Клейн. Он один из первых в стране выделил возбудителя дизентерии и применил антидизентерийную сыворотку для вакцинации.

Рафа рос энергичным и шаловливым ребенком. Дядя Боря наказывал племянника весьма своеобразно – заставлял читать. У микробиолога имелась уникальная библиотека, книгами была заставлена большая пятикомнатная квартира. Мальчишке поначалу такое наказание не нравилось, но очень скоро он втянулся и принялся глотать книги одну за другой. И оказалось, что Рафа обладает уникальной памятью – стихи и поэмы русских классиков он очень быстро заучивал наизусть. Вероятно, сказывались гены. Борис Клейн владел восемнадцатью языками. Племянник, правда, за годы учебы в школе освоил в совершенстве только немецкий и французский, не подозревая, что очень скоро знание первого из них спасет ему жизнь.
В гости к знаменитому дяде приходили другие знаменитости. В частности, легендарный военачальник времен гражданской войны Иона Якир, командовавший в то время Киевским военным округом. Рафа столкнулся с ним в прихожей, когда Якир надевал плащ. Из вежливости красный командир поинтересовался у Бориса Ильича: «Это ваш сын?» Узнав, что племянник, спросил, как его зовут и что-то насчет учебы. Выяснив, что он учится хорошо, тяжко вздохнул: «А мой вот ленится».
Пройдет несколько лет, и Иону Якира расстреляют как «врага народа». Его «ленивый» сын Петр, как и Рафаил Клейн, пройдет сталинские лагеря. Часть срока они оба будут отбывать в Воркутлаге. В 1960-е годы Петр Якир станет одним из лидеров диссидентского движения.
Не избежит репрессий и Борис Клейн. Первый раз его арестовали в 1931 году, но тогда заступничество коллег, в том числе и зарубежных, подействует на власти. Известного микробиолога скоро отпустят, чтобы вновь арестовать в 1938-м. От Рафаила в школе потребуют публично отречься от дяди, но предать человека, приютившего его после смерти родителей, юноша не мог. Однако и оставаться в городе, где его считали близким родственником «врага народа», не было возможности. Пришлось Рафику перебираться в Куйбышев, к другому дяде, на этот раз по матери, врачу Арону Цитронблату.
А о тех годах останется написанное много позже стихотворение:
Как часто в мыслях
Ночью монотонной,
Едва воспоминаниям
Простор дам,
Я возвращаюсь
К юности бессонной,
И в сердце вновь
Звучат ее аккорды…

«Диагноз» Москвина

Частыми гостями Бориса Клейна были артисты, и не только киевские, но и московские, приезжавшие в столицу Украины на гастроли. Общаясь с Рафаилом, они поражались его уникальной памяти, когда он наизусть и весьма энергично читал им отрывки из «Маленьких трагедий» и «Евгения Онегина». Юношеское исполнение классиков было далеко от совершенства, но актерские способности давали о себе знать. И артисты настойчиво советовали Рафаилу после школы поступать в театральный вуз.

Молодой человек последовал их совету и, получив аттестат зрелости, в новеньком твидовом костюме направился в Москву. Но ни в ГИТИС, ни в Щепкинское училище его не приняли. Тогда, набравшись наглости, узнав адрес другого великого мхатовца, Ивана Москвина, Клейн напросился к нему в гости. В его квартире на улице Немировича-Данченко была репетиционная комната, и Рафаил весь вечер читал ему басни, стихи, монологи, разыгрывал сцены из спектаклей. Москвин поинтересовался: «Вы давно носите этот костюм?» Последовал ответ: «Нет, только вчера надел». «Все понятно, вы к нему не привыкли», – поставил «диагноз» великий актер и посоветовал ехать в Ленинград, где только-только на базе театрального училища был создан государственный театральный институт.
В северной столице Клейн сменил как костюм, так и репертуар, и без труда поступил в новый вуз. Начались прекрасные годы его жизни, которые, увы, продлились недолго. Их оборвала война.
В театральном институте Рафаила настигла его первая любовь – к однокурснице Валентине Борецкой. Она будет ему часто сниться, когда он, находясь в окружении, устроится на ночлег на земляном полу в заброшенном сарае, и позже – в немецком плену. Не сразу он осознает, что судьба их развела навсегда. А вот актерские навыки, полученные у таких выдающихся педагогов, как Леонид Вивьен и Борис Зон, ему еще многократно пригодятся в самых различных ситуациях.

Уроки немецкого

В июле 1941 года Рафаил Клейн вместе с группой студентов Ленинградского театрального института после сдачи экзаменов записался добровольцами в народное ополчение.
О чем они думали тогда? Скорее всего, о том, что очень скоро разобьют врага, пройдут парадом по Берлину и героями вернутся домой. На этом настаивала вся советская пропаганда, и в частности роман Николая Шпанова «Первый удар», который Рафаил приобрел в киоске в 1939 году. В книге война с минимальными потерями закончилась в считанные часы.
Действительность оказалась намного страшней, чем даже можно было вообразить. «Бомбили с зари до темна. Как тараканы при дезинфекции, мы ползли по заваленным ходам сообщения своих окопов, заранее вырытых для нас, – и не в том направлении, откуда появился противник», – вспоминал много позже Клейн в книге «Дитя смерти».
Под Лугой полк, в котором воевал Рафаил, несколько раз попадал в окружение. Начальство, побросав своих бойцов, сумело переправиться в тыл. Одинокие и голодные ополченцы бродили по лесам, собирали грибы, меняя их в деревенских избах на еду. Кто-то сразу сдавался в плен в надежде, что там его хотя бы накормят. Для еврея Клейна это была бы верная смерть. Он сумел раздобыть гражданскую одежду и обзавелся поддельными документами, позаимствовав их у убитого русского солдата Александра Степанова. Вклеил свою фотокарточку и исправил фамилию на придуманную – Ксенин.

Его схватили во время облавы в деревушке Вороний Остров у старушки, которая согласилась накормить ополченца. Клейн заверял немцев, что он возвращается домой с работы в соседнем совхозе, где строил сарай, но ему не поверили. И для начала решили расстрелять старушку за укрывательство «партизана». И тут Рафаил-Александр неожиданно для себя закричал по-немецки, чтобы оставили старую в покое – она ни в чем не виновата.
Немцы от безукоризненной речи на их родном языке были в шоке. Пришлось Клейну-Ксенину признаться, что он ленинградский артист, призван на фронт, но при этом не комиссар, не коммунист. Ну и заявить, что не еврей. Старушку действительно оставили в покое, а для Александра наступили тяжелейшие годы плена.

«Последний шанс»

Неподалеку от Гатчины, в деревне Вохоново, принадлежавшей некогда Александру Платонову, внебрачному сыну фаворита Екатерины II Платона Зубова, немцы устроили так называемый штатсгут – нечто вроде «совхоза» для обеспечения армии продовольствием. Там работали как местные жители, так и немецкие солдаты, многие из которых были простыми крестьянами. Начальству требовался переводчик, и в этом качестве они решили использовать военнопленного Александра Ксенина, еще недавно бывшего Рафаилом Клейном.
Трудно сказать, догадывался ли кто-нибудь из его начальства, что имеет дело с евреем. Из книги «Дитя смерти» получалось, что Клейна от медосмотра, да и просто от лишних глаз в бане, спасало чудо. Свою не совсем славянскую внешность он объяснял тем, что у него мама кубанская казачка.
С некоторыми немцами он сумел немного сблизиться. Далеко не все из них были отъявленными нацистами. Порой они упрямо повторяли, как мантру: «Война – дерьмо, но у Гитлера не было другого выхода. Да и с евреями надо было что-то делать. Если не мы их, то они нас».
Четыре раза Клейн пытался бежать. Удалось это сделать лишь в январе 1944 года, когда фронт приблизился к Вохоново. Через деревню следовал поток отступающих, и знакомый жандарм поручил Александру передать коменданту штатсгута письменный приказ о немедленной эвакуации населения. Конверт с приказом Клейн, зайдя в уборную, порвал, а жителей Вохоново сумел увести в лес.

А снег глубокий, по колено,
Последний шанс. Бегу из плена
С большой дороги в темный лес…

Они вернулись в деревню, когда ее заняли советские войска. Командиру батальона Александр честно признался, что его зовут Рафаил Клейн, он военнопленный, вынужденный скрывать свое еврейское происхождение. Советский офицер отнесся к нему благожелательно – жители Вохоново успели рассказать о том, как он помогал им по мере сил и возможностей.
Потом свои злоключения он пересказал щеголеватому майору СМЕРШа. Но вместо сочувствия получил удар в живот и обидные слова: «Ах ты, жидовская морда! Что ты все врешь? Говори, мать твою, с каким заданием подослан? Кем завербован? Когда?»

«От смерти к смерти…»

Избитому бывшему военнопленному инсценировали расстрел. И после этого Клейн, по подсказке следователей, наплел про себя небылицы: якобы он был завербован комендантом штатсгута и сам, в свою очередь,сумел завербовать восемьдесят человек, участвовал в нацистской пропаганде и т.д. После этого его перевезли в Ленинград, где военный трибунал вынес ему смертный приговор. Много позже он напишет в одном из своих стихотворений:
Угодил от смерти к смерти,
Из-под петли – на расстрел.
Двадцать четыре дня Клейн провел в камере смертников, пока ему не зачитали окончательный приговор: заменить расстрел двадцатью годами каторжных работ.

Затем последовали этапы, пересылки и одна из самых страшных тюрем еще со времен Российской империи – Александровский централ в Иркутской области. В свое время через него прошли Чернышевский, Дзержинский, Фрунзе, Орджоникидзе, а после окончательной победы социализма тюрьма стала «тихой подыхаловкой», как ее назвали заключенные. Туда отправляли больных и немощных. Чтобы поддержать товарищей по несчастью и самого себя, он читал по памяти стихи, поэмы, отрывки из прозы и драматургии.
Видимо, молодость взяла свое. Клейн сумел в «подыхаловке» выжить, и после централа был отправлен в Златоустовскую режимную тюрьму, а затем в Сиблаг – на стройку плотины в Кемеровской области. Наконец, в январе 1951 года его вновь запихнули в теплушку и повезли на север. Так он оказался в последнем пункте своих злоключений – в Воркуте.

«Я с тобой замерзал и оттаивал»

В Воркуте Клейна определили в отдельный лагерный пункт (ОЛП) при шахте №26. Сразу по прибытии устроили медосмотр и опрос. На вопрос о специальности он честно ответил, что актер, и это в очередной раз спасло ему жизнь. Ему, вконец изможденному, не поставили первую категорию, означавшую «тяжелый физический труд». Более того, Клейн сумел вернуться на сцену. Она располагалась в столовой. Во время концертов первые два ряда занимало начальство, а далее на скамейках – заключенные.
В 1943 году в Воркуте усилиями начальника Воркутлага, заядлого театрала Михаила Мальцева и бывшего главного режиссера Большого театра, заключенного Бориса Мордвинова появился гулаговский музыкально-драматический театр. Но зэки, имевшие большие сроки, не могли о нем мечтать. Однако при каждом ОЛПе имелась культурно-воспитательная часть (КВЧ). Начальники ОЛПов гордились своими подневольными актерами и музыкантами и соревновались друг с другом, чья культбригада лучше. Так продолжалось до лета 1954 года, когда после очередной реорганизации не появилась Центральная культбригада КВЧ Воркутлага, куда включили и Клейна. Он выступал со скетчами, музыкальными фельетонами и зачастую вел концертные программы.
Оторванные от Большой земли, заключенные артисты все-таки включали в свою программу эстрадные новинки. Как-то по радио услышали венгерскую песню «Журавли». Текст никто не разобрал, а Александр Клейн, ухватив настроение, написал к ней свои слова. То же самое он проделал с песней Ива Монтана «Большие бульвары», в которой он запомнил несколько французских фраз, додумав весь остальной текст.
Начиная с 1955 года культбригада катастрофически таяла – заключенные артисты один за другим выходили на свободу. Дошла очередь и до Клейна.

Освободился он в 1955 году по амнистии, получив право проживания в любой точке огромной страны и деньги для проезда в Киев в общем вагоне. Но этим правом он не воспользовался и остался в Заполярье. Не хотел появляться на родине с клеймом «предателя»? Опасался, что с ним просто не найдет работу? А может, он просто полюбил Воркуту. Ведь посвятил же он ей такие строчки:
…Приводила дорога крутая
В необжитые эти места.
Я с тобой замерзал и оттаивал,
И с тобой возмужал, Воркута.
Как твердыней, захваченной с бою,
Что невольно склонила главу,
Я сегодня любуюсь тобою
И своим этот город зову.
И куда б мои дни не летели,
А тебя, Воркута, не забыть,
Я стоял у твоей колыбели,
Ты и после меня будешь жить.

На свободе

Дышать воздухом свободы после четырнадцати лет плена и лагерей не так-то просто. Особенно в морозной Воркуте. Однако в заключении не нужно было думать о работе. Теперь же среди пустоты и безнадеги Клейну предстояло самому искать род деятельности и должность. И он начал с городской газеты «Заполярье». Небольшой журналистский опыт имелся – какое-то время он вел колонку в принадлежавшей Воркутлагу газете «Заполярная кочегарка», в которой рассказывал о производственных показателях передовых шахт.
Но в городскую газету Клейн смог устроиться лишь внештатным корреспондентом. В приватной беседе ему сказали: «Мы вас уважаем как человека, но, к сожалению, не имеем к вам политического доверия». Впрочем, «доверия» хватало, чтобы публиковать его остроумные фельетоны под рубрикой «Шахтерские крокодилы». Основным же местом службы в скором времени стал Воркутинский театр кукол.

Этот коллектив, как и его «музыкально-драматический» собрат, родился в ГУЛАГе. Причиной его рождения стало то, что в некоторых ОЛПах не разрешали играть вместе женщинам и мужчинам. Поэтому в спектаклях порой, как на древнегреческой сцене или в японском театре Кабуки, женские роли поручали мужчинам, что у зрителей вызывало только смех. И вот тогда решили живых актеров заменить куклами.
В Воркутинском драмтеатре вакантных мест не было, а в кукольный театр Клейна приняли. Очень скоро он принялся писать для этого театра драматические произведения. Первый успех принесла пьеса «Ракета «Пионер», разошедшаяся по разным театрам страны. Затем последовали драматические сказки по мотивам коми фольклора – «Камень жизни», «Тайна Хэстэ» и «Ожерелье Сюдбея». Две последние пьесы он написал уже в Сыктывкаре, куда перебрался в 1964 году.

«Душа моя, не опустись на дно»

В 1966 году Александра Клейна реабилитировали. Для этого следователям пришлось провести серьезную работу, опросить жителей деревни Вохоново. На реабилитации Александра Соломоновича настаивал председатель комиссии по детской литературе Союза писателей СССР, автор популярной повести «Кондуит и Швамбрания» Лев Кассиль. Он сам был братом «врага народа» и понимал всю тяжесть этого клейма. С Клейном он познакомился в 1959 году, когда писал рецензии на его детские пьесы-сказки, и семь лет после этого добивался восстановления Александра Соломоновича в правах. И добился того, что ему не только вернули доброе имя, но и, как бойцу народного ополчения, присвоили звание «Ветеран Великой Отечественной войны» и наградили медалью «За оборону Ленинграда».

Судьба подарила Александру Соломоновичу ответный поцелуй, чтобы как-то компенсировать предыдущие удары. Когда Клейн подошел к своему шестидесятилетию, он встретил настоящую любовь. Ее звали Светлана.
Светлана Александровна после Ленинградского института культуры приехала в Сыктывкар и создала любительский театр при Дворце культуры «Металлист». Александр Соломонович к этому времени сумел отучиться на театроведческом факультете Ленинградского института театра, музыки и кинематографии, защитить кандидатскую диссертацию по искусствоведению и преподавал в Сыктывкарском культпросветучилище (ныне Колледж культуры им.В.П.Чисталева). Параллельно писал критические статьи, а потому бывал на премьерах – как в профессиональном театре, так и в самодеятельных коллективах. На одной из премьер в «Металлисте» они и познакомились.
Неизвестно, как развивался их роман, но любовь была взаимной, несмотря на тридцатилетнюю разницу в возрасте. В 1982 году у них родилась дочь, которую Александр Соломонович назвал Ксенией, памятуя о спасшей его жизнь фамилии Ксенин.
– Он был веселым, умным, неожиданным, – рассказывает коллега Александра Соломоновича по культ-просветучилищу Надежда Николаевна Изюмская. – С огромным удовольствием провоцировал студентов на всякие «художества». Придумывал им какие-то необычные фамилии, при этом никто на него не обижался.

К примеру, рассказывают, что Клейн входил в студенческую аудиторию со словами: «Привет животному миру Африки!» А дальше его не сдерживали ни тема лекции, ни план урока. Его энциклопедический ум мог увести в любую сторону, что слушателям очень нравилось.
Вероятно, подаренное судьбой семейное счастье позволило Клейну прожить 87 лет. Правда, перед окончательным уходом прошлые травмы и болезни давали о себе знать – у Александра Соломоновича тряслись руки и голова, он совсем ослеп, а потому преподавать уже не мог и сочинял стихи, держа их в памяти.

Неужто Бог с чертями заодно,
Судьба, за что меня ты покарала?
Решеткой туго стянуто окно
Под низким сводом
душного подвала.
Душа моя, не опустись на дно,
Еще не все ты в мире испытала…

Александр Клейн скончался 8 апреля 2009 года и оставил о себе самую добрую память.

Игорь БОБРАКОВ

Фото из архива Колледжа культуры им.В.П.Чисталева, книги Т.Минниковой и Ю.Кожевина «Два имени на круге вечном» и из открытых источников в интернете