Игуменья Стефанида: «Отношусь ко всем с открытым сердцем»
Кылтовский Крестовоздвиженский монастырь считается самой северной женской православной обителью. Основанный в 1878 году по благословению Иоанна Кронштадского архангелогородским купцом первой гильдии, молитвенником и меценатом Афанасием Васильевичем Булычевым, переживший период небывалого расцвета, после революции был уничтожен. В величественном пятиглавом соборе преподобных Зосимы и Савватия в византийском стиле в XX веке располагались детская колония, потом тюрьма и колхоз. На исходе века монастырь стал возрождаться. С первого дня новейшей истории обители его настоятельница – игуменья Стефанида (Запорощенко).
– Матушка Стефанида, невоцерковленные люди часто считают, что человек приходит к вере в результате какого-то потрясения, несчастья. Как Вы к ней пришли?
– У меня не было вопроса прихода к вере, потому что я родилась в православной семье и всю жизнь веровала. И мама, и папа, и тети, и дяди, бабушки, дедушки – все были верующими. И никогда в советское время у нас не было проблем с этим. Да, когда я уже работала на предприятиях, меня вызывали, ругали. В ответ я говорила, что могу и отказаться от должности. Ну, вызовут, поговорят, но больше не притесняли и с должности не снимали никогда.
Монахини и послушницы Кылтовского монастыря, начало ХХ века.
– Вы родились в Миллерово Ростовской области. А как в Коми оказались?
– Мы же все были романтиками тогда. Молодежь ездила на целину, комсомольские стройки. И я сюда приехала с мамой в 1968 году на строительство Сыктывкарского ЛПК, на должность технолога. Тут мы тоже продолжали ходить в церковь – в Кочпонскую, иногда ездили в Ыб, в Айкино. А потом пришел из армии нынешний наш архиепископ Питирим, его благословили сюда как молодого послушника. Он стал нас собирать, учил петь, учил порядку службы. Вот с этого у нас все и началось. Владыка собирал вокруг себя молодежь, мы пели, разговаривали, коллектив был немалый. И многие потом стали священнослужителями. Потом его постригли в монахи, а когда рукоположили и отправили в Онегу Архангельской области, он попросил меня ехать с ним как псаломщицу. Мы поехали: он с мамой и сестрой Татьяной и я с мамой. Потом его перевели в Архангельск, а мы вернулись на ЛПК. Это был уже примерно 1984 год.
Афанасий Булычёв
– Каким был Ваш путь в монастырь?
– Из Архангельска владыку назначили в Печору, он там создал монастырь, я ездила ему помогать, а потом его перевели в Ульяновский монастырь, там я была казначеем. Когда у меня умерла мама, он благословил меня принять постриг. В августе 1994 года я приняла монашеский постриг, и он мне сказал: «Ищи Кылтовский монастырь, надо его восстанавливать». Я везде спрашивала, наводила справки. Мне говорили: да вы что, это где-то в болотах, да там уже утонуло, сгнило все небось. «Нет, – говорил владыка, – там есть каменный храм».
Как-то мы поехали по грибы, как раз в те места. Ходили-ходили, остановились на пригорке – костерок сделать, чай попить. Вышли из машины, смотрим: а перед нами в низинке красивейший храм стоит. Ну, тут уже не до чая, мы спустились быстренько к храму. В то время там был колхоз, человек 150 там население еще было, но колхоз уже угасал потихоньку. Вот у нас местные спрашивают: «А чего вы приехали сюда?». Рассказали нам, что дела у колхоза пошатнулись, но вот зачем-то дорогу асфальтированную сделали. Я говорю: «Как зачем? Монастырь будет!» Они засмеялись: «Да вы и недели не выдержите, сбежите». «Посмотрим», – говорю. Пообщались и разъехались.
Когда я сказала игумену Питириму, что мы нашли монастырь, он организовал общину. Постриглись в монахини тогда 38 женщин разного возраста – и молодежь, и постарше, но стареньких не было. Три месяца в Ульяновском монастыре мы проходили «курс молодого бойца» – учились монашеской жизни. 15 июля посадили нас на автобус и отправили в монастырь.
– Как вы устроились, ведь обитель была почти полностью разрушена?
– Все было разрушено, крыша текла, полкрыши не было вообще, все сгнило, а впереди зима. Военные из Емваля помогли – перекрыли нам крышу, на Сыктывкарском механическом заводе пожертвовали печи-буржуйки. Но на такое большое помещение их все равно было маловато. Было очень холодно.
К 1912 году был построен кирпичный собор преподобных Зосимы и Савватия.
– Градусов восемь, наверное, по утрам?
– Да какое восемь, у нас волосы к подушке примерзали! По углам лед, вода в ведре замерзала. Но никто не плакал, не болел, все были радостные, монашеская жизнь шла: и служба, и чтение Псалтыри, и крестные ходы.
– А паломники помогали?
– Да, сразу: из Эжвы, из Емвы приезжали паломники. Помогал и глава республики Юрий Алексеевич Спиридонов. Прямо он помогать не мог: церковь у нас отделена от государства, но на совещаниях руководителям предприятий говорил: «Мужики, там женщины, надо им помогать, не проезжайте мимо». И никто не проезжал: кто-то привез доски половые, кто-то бочку краски, кто-то цемент, железо. Так и восстанавливались. Рабочие руки – паломников и волонтеров. Кроме того, тогда была крупная амнистия, и всем монастырям было благословение брать бывших осужденных на реабилитацию. И проблемы были с ними, но и помощь. Замков для них не существовало. Однажды потеряли ключи, я прошу: «Помогите открыть замок». Они: «Не, не будем». Я: «Ну очень надо». Они: «Отвернитесь тогда». Поворачиваюсь – а уже открыто.
Лет семь мы держали коров, кроликов, овечек, свиней, даже гусей. Думали сбывать продукцию на территории Сереговского санатория, а его так и не достроили. Хозяйство пришлось продать, а средства пустили на стройматериалы.
В немощи человеческой сила Божия является, и это очень хорошо видно на примере нашего монастыря. В самом начале приезжал к нам епископ Архангельский и Мурманский, говорил: «Нет, нечего даже и восстанавливать». Вот сейчас бы его привезти – показать, что стало. Эта горстка женщин, немощных, слабых, без денег, без связей, с Божьей помощью восстанавливала обитель. Вот кто хочет в силе Божьей удостовериться, пусть приезжает в наш монастырь.
– У монастыря был период расцвета, упадка, разрушения, восстановления. Какой период он переживает сейчас?
– А сейчас нормальный монастырь у нас. Двенадцать сестер живут в своих кельях. Раньше-то мы жили прямо в здании храма.
– А где остальные?
– Поумирали. У нас ведь теперь тут целое кладбище, раньше не было его, тридцать лет ведь прошло. Новых постригов давно не было, да мы и не стремимся к этому.
– И все-таки как Вы принимали «новеньких», пусть даже это было давно?
– К нам приходят присматриваться сначала. Вот была у нас самая молоденькая, балерина, очень талантливая была, на гастроли ездила. Пришла ко мне, говорит: «Матушка, я не хочу возвращаться, я хочу навсегда тут остаться». Так я ее выгнала. «Ты что, – говорю, – тебе 18 лет, сейчас тебя тут прельстило что-то, а потом ты захочешь замуж, детей и скажешь мне: матушка, что же ты не остановила меня тогда, ведь ты опытная?» Так она полгода мне писала огромные письма. Потом приехала на первую службу после рукоположения владыки и сказала: «Матушка, не гони меня, никуда отсюда не поеду». Вот такое желание было!
И второй случай. Матушка Пинна, которая сейчас уже закончила иконописное отделение Калужского училища и пишет иконы, тоже пришла в монастырь в 18 лет. Она воспылала, глядя на матушку Лию: я тоже, мол, хочу быть монахиней. «Ничего, – сказала я, – подожди, не торопись». Несколько лет она просилась, рыдала. «Ты еще молодая», – я отвечала. А потом она как раз в училище сдала экзамены и была в Ульяновском монастыре. А у нас на шесть часов был назначен постриг. От Ульяново до Сыктывкара 170 километров, и до нас еще 105. «Ну, хорошо, – говорю, – давай положимся на волю Божью. Если есть воля Божья, значит до трех часов я в Сыктывкаре тебя жду – и едем. Нет воли Божьей, значит ты на постриг не попадешь». Три часа – нет ее. Ну, думаю, нет воли Божьей. Уже шесть, постриг начинается, сорочки белые надевают. Смотрю – открывается дверь – заходит Света. Она выехала из Ульяново, сломался автобус, она на перекладных добралась до Сыктывкара – я уже уехала. Она снова на попутках до Серёгово, а там пешком лесом прошла до нас эти 15 километров. Вот это воля Божья, вот это желание. Это голос Божий.
– То есть сегодня у вас своя иконописная мастерская, как раньше?
– Да, мы восстанавливаем не только здания, но и ремесла. Единственная иконописная мастерская тут была у нас, в монастыре. Теперь у нас две иконописицы: Пинна и Елизавета. Пинна написала уже одну икону нашего новомученика Димитрия Спасского. Удивительная икона!
– Матушка Стефанида, больше года с Вами сотрудничает фотохудожница Анжелика Штепа. Как часто вы позволяете мирскому человеку так тесно соприкасаться с жизнью монастыря?
– В любое время – и любому. Я доверяю всем и ко всем отношусь с открытым сердцем.
– 7 апреля в Сыктывкаре откроется фотовыставка о жизни обители «Соль души». А зимой прямо на стенах храма ожили фото с помощью проектора. Как вы оценили это техническое новшество?
– Это было чудо. Анжелика мне сколько ни рассказывала, я все кивала головой, но ничего не могла представить. Но когда увидела… передать это невозможно, это надо видеть! Насколько это необычно, величественно, прекрасно. Она смогла оживить историю.
– Что ждут в монастыре от выставки?
– Мы надеемся, что когда выставка появится, возможно, у нас больше будет паломников, а это помощь и дальнейшее восстановление.
– То есть среди них может потенциально оказаться новый Афанасий Булычев?
– А он уже и не нужен, монастырь-то построен. Я против одного большого помощника, потому что неизменно попадаешь под его влияние, а когда много помощников, они ничего не требуют взамен. Сколько смог, столько и пожертвовал: кто-то денежки, кто-то продукты, дерево. Поэтому я к богатым благодетелям не стремлюсь.
Беседовала
Полина РОМАНОВА
Фото Анжелики Штепа
