«Здравствуй, родная моя!»
Из фронтовых писем Ивана Чебанова
В 2022 году Национальная библиотека Республики Коми начала реализацию проекта «Здравствуй, родная моя!»: цифровой архив писем фронтового врача Ивана Чебанова». Объем этого архива уникален: он содержит около трехсот писем, открыток, телеграмм, отправленных с фронта военным врачом Иваном Ивановичем Чебановым жене Ольге Степановне и дочерям Миле и Инне с 18 декабря 1941 года по 17 июня 1946 года.
Вся эта фронтовая корреспонденция долгие годы хранилась в семье Ивана Чебанова и была в 2021 году передана историку Игорю Сажину. Оцифрованные им письма и оригиналы Сажин, в свою очередь, передал Национальной библиотеке Коми. Сотрудники библиотеки с помощью волонтеров приступили к расшифровке писем в рамках гранта Росмолодежи. К этой работе были привлечены добровольцы из Москвы, Ростова-на-Дону, Сызрани, Сыктывкара.
Цифровые копии писем и их расшифровка размещаются на сайте библиотеки в разделе «Библиотека памяти» по мере обработки этого уникального материала. Кроме того, кропотливую работу с архивом Чебанова ведет и Национальный музей Республики Коми, в фонды которого библиотека передала на хранение оригиналы писем с согласия внука врача – Андрея Екимова.
Расшифровку писем порой осложняет «медицинский» почерк их автора, некоторые слова и фразы трудно разобрать. Тем более что написаны они во фронтовой обстановке. Чебанов пользовался любым моментом, чтобы написать очередную весточку семье. Писал в землянке под тусклым светом коптилки, когда рядом рвались вражеские снаряды, в машине при очередной передислокации медсанбата. Писал на листках из тетради, почтовых карточках, открытках, чернилами и карандашом.
В письмах Ивана Чебанова – переживания военного человека, грусть и тоска по дому, забота о жене и дочках, скупые описания фронтовой обстановки и будней полевого госпиталя, упоминания об однополчанах-земляках. Помимо важных свидетельств о душевном состоянии человека на войне, письма могут служить и важным источником истории 28-й Невельской дивизии, где служил военврач Чебанов.
В публикации приводятся отрывки из писем, для удобства чтения местами допущена редакторская правка и добавлена пунктуация.
30 января 1942 года
Здравствуйте, милые мама и дочки Мила, Инна!
Папа сегодня счастлив тем, что имеет возможность послать вам письмо. Папа послал вам на сушки и игрушки денег по почте 1100 р. Кроме того, несколько дней тому назад послал материал для наволочек в количестве 4-х: 2 наволочки с ф-цей Мальцевой и 2 наволочки с санитаром Котовым – и по два письма. Наволочки рассчитаны для всех по одной: одна Миле золотой, вторая Инне-отличнице за отличную учебу и одна для нашей хорошенькой и любящей мамы, а одна для меня, когда приеду и будем все спать на одинаковых подушках, а бабушке лучшую с красивыми цветами – яблоками и грушами. Папа подшил себе валенки и чувствует себя как кот в сапогах. Живу хорошо, здоров. Работаем немного, наша работа еще впереди, там…Сегодня, возможно, успею получить теплые брюки. Пришлю вам свои, может быть, пригодится сдать по сбору. Валенки поедут со мной на фронт, если скоро выедем. По 5–6 часов в день расходуется времени на завтрак, обед и ужин. Дважды угощали пивом, дважды спиртиком. Закуска у нас имеется. Но нет покурить. Вчера после ужина потянули было одно ведро пива, но по дороге отобрали.
Олек, как ты живешь с ребятами? Сердце тебя беспокоит или нет? Оленька, поменьше работай, сохраняй себя. Плюй на все. Есть основная работа, и хватит. Да, по 500 р. ежемесячно я буду высылать, ну и как-либо проживешь, зато отдыхать будешь, а это для тебя главное. Насчет посылки особенно не беспокойся, есть возможность – пришли, нет возможности, не надо.
9 апреля 1942 года
Посылаю мою фотокарточку. Сфотографироваться один не смог из-за отсутствия фотоматериала. Была у нас единственная пластинка, на которой и снялись, а что получили, не знаю. Возможно, какие-либо рожи и получатся. Ну, какой есть, то и будет изображено.
Желательно, чтобы фотокарточка отобразила меня действительным, но я сомневаюсь в этом, фотография, на мой взгляд, не авторитетная, а тем более не может претендовать на художественную.
Папа крепко любит свою жену и дочек.
13 апреля 1942 года
Сегодня несколько раз посмотрел твою и дочек милых фотокарточки. Вечер, 22 часа, сижу на квартире один, все кругом спят. Напился чаю с твоим какао. Выполнил небольшие служебные дела и пишу домой милой моей семье, дорогим жене и дочкам. Думаю, не веселее и тебе.
Ох, как хотелось бы перед отъездом побыть в семье хоть бы одни сутки. Посмотреть на вас вместе, полюбить, обнять, поговорить обо всем. Милый Олек, если будет хоть затруднение с тратами, не жалей ничего, на это транжирь мои «тряпки», не жалей. Мне охотиться ружье только сохраняй до самого конца, до моего приезда. Будем живы, будут и «тряпки», а будет крайняя нужда, пустишь и ружье. Питание, здоровье твое и дочек поставь на первом месте.
Сегодня я подписался на воинский заем на 900 рублей, ты, вероятно, тоже сегодня подписалась сама и провела подписку в учреждении. Новоселов подписался на 1000 руб. Но такое желание у нас у всех, да не все можем внести сразу. Он холостяк, куда же он денет деньги. А у нас у большинства семья. Мы помогаем семье и нуждающимся в этой помощи государства, мы все обязаны участвовать и участвуем. Это наша цель и наши общие желания и задачи.
21 декабря 1942 года
Лес, землянка. За столом я и еще один из фельдшеров – Вася. На столе коптилка из консервов и с двумя горелками. На улице дождь. Тишина лишь изредка нарушается выстрелами и небольшими очередями пулеметов. Временами и птичья «музыка» доносится. Ужинали сегодня очень крепко. Суп натуральный, а затем уха подоспела, тоже съели, а жареную рыбку не осилили съесть, оставили на завтрак. Немного поболтали на разные темы. Я лежа прочел еще полученные 18 декабря вечером два твоих задушевных письма.
На днях уже новое будет начальство. Сестры все те же. Лушкова, которая ежедневно вспоминает тебя, работает у меня. Большинство сестер работает у меня. Операции делаем, результат неплохой. Например: операция в брюшной полости, на мочевом пузыре, обширное вмешательство на нижних и верхних конечностях, и все это на одном больном + гнои, результат – выздоровление. 2-й пример: проникающее ранение живота с обширным разрывом тканей и внутренним кровотечением, срочная операция и, конечно, переливание крови повторно в больших количествах, результат – выздоровление. Таких примеров у нас очень много. Продолжительность операций один-полтора часа, не больше, с расходом эфира для наркоза 100–140. Ампутации 6–10 минут. Поняла? Это настоящая полевая хирургия. Надо полагать, что я жив и здоров. Того же желаю жене с дочками.
До свидания, целую тебя и дочек, ваш папа. Привет бабушке.
9 мая 1943 года
Лунная ночь, идет кино, какую-то кинокомедию демонстрируют. Желанья нет посмотреть. Все цветет, черемуха, все деревья зеленые, кругом в лесу поют соловьи, на душе невесело. Надоело, милый Олек, одиночество. Лишь тебе, сладкий Олек, пишу часто. Уже четвертое за май, но ты пишешь редко. Сегодняшнее письмо уже прочел 2 раза, смотрел фото твои и дочек вчера и сегодня. Когда грустновато, смотрю фото семьи. Милый Олек, живу по-старому и работаю так же. Особенно большой работы нет, но понемногу работаю и оперирую днем и ночью. Мои помощники еще молодцы, хотя им лет и много, но приходится больше самому оперировать и смотреть за ранеными. Я совершенно теперь здоров, суставы давно не болят. Кушаю неплохо, покушать есть что, хотя и однообразно. Выпивать теперь буду реже и реже. Совсем не буду пить, когда буду дома. Здесь это полезно, а иногда и необходимо. Допьяна, конечно, я не умею, как ты знаешь, напиваться, знаю меру. Если б ты, Олек, была около меня с дочками, даже не подумал бы выпить.
Пока я майор один в нашей части, остальные старшие лейтенанты. До «генерала недалеко». Но, ведь тебе, Ольчик, генерал не нужен, правда? Зачем погоны тебе, лучше зеркало. Я тоже уважаю зеркало. Оно замечательно, а баня тоже у тебя хорошая, обязательно буду ждать и спешить покупаться в ней. Это единственная баня, которую жду с нетерпением.
29 июня 1943 года
Милый Олек, позавчера только что послал тебе с дочками письмо, а вчера принесли «художественные» фото моей морды, и я их все же вышлю. «Фотограф» старался изо всех сил, применяя свое мастерство, даже день и время дня выбирали, а место выбирали около часа. Мне уже надоело ходить от пня к пню и от забора к забору, то много слишком света, то темно…
В моей обычной повседневной одежде и форме. Ты видишь: ведь я не люблю искусничать, ты знаешь. Что потемнее – я старался сфотографировать часы на левой руке, но, как видишь, ничего не получилось. Вторая – с конем чужим, на котором я никогда не ездил и вообще верхом не ездил. Да это и заметно, даже поводья не догадался отвязать от кола. Это было высокое желание моего «фотографа», чтоб сняться с конем. Я этого желания не имел. Да и во весь рост-то не вышло у него. Ну ничего, большего требовать нельзя, мы договорились еще сфотографироваться, когда уже буду со всеми сумками –противогазом, полевой сумкой, что почти всегда на себе. Фуражка тебе уже эта знакома, правда, эта поновее. Шерстяная гимнастерка, диагоналевые темно-синие брюки галифе, сапоги не вышли, погоны также, звездочек не видно. Фотограф говорит, следующий раз он меня сфотографирует с «крыши», тогда, возможно, и погоны видны будут. Пистолет тоже не видно, он больше находится сзади на поясе, так удобнее носить. Клапаны карманов оттопырены и не разглажены, но это от переполнения бутылочками разными и прочей дрянью. Глаза совсем не видны, я был почти зажмурившись, потому что стоял перед солнцем и невозможно было смотреть. Как бы ни было, а немного похож на себя, как видишь, трезв и юн. Оля, я больше на фото похож на ординарца какого-либо выхоленного офицера, чем сам на старшего офицера, правда? Зато хирург. У меня есть кое-что общее со снайпером. На его счету убитые фрицы, а на моем много сот спасенных бойцов и командиров.
Кругом нас лес. Перед вечером я выходил в лес, и там ягод-земляники море. Собираю их и думаю: вот бы дочек. На них с удовольствием бы посмотрел, как они с восхищением и детской завистью их собирали. Но это только пока папины мечты. Папа не прочь бы и с мамой пособирать, да увы! Мама пока далеко, также как и папа. Следующее лето уж наверняка будем вместе собирать.
12 ноября 1943 года
Ночь. Абсолютная тишина в избе, т.е. в операционной, куда мы только что приехали. Мне уже готова постель на ящиках. Все стены и потолок обшиты простынями. Девушки и санитары лежат подряд на полу, часть на печи. За окнами ветер, пытается залечь зима, подморозило. Ни единого выстрела, а от передка всего 2–3 километра. Мои подразделения все готовы к приему раненых, но их пока нет, поэтому я всех положил спать, лишь я один не сплю, да часовой с автоматом в руках охраняет мой дом. Днем нас здесь встретили разрывы снарядов, к этому мы привыкли. Пока снаряды ложатся рядом, а не в нас. Хорошо, что погода сегодня нелетная, а то здесь совсем весело. А жить хочется как никогда. Милый и родной мой Олек и золотые дочки! Имея вас, хочется вечно жить. Сглазил, в воздухе самолеты. Ужель не дадут дописать тебе, родная, письмо, которое я собираюсь целую пятидневку. Что-то настроение меланхолическое. С часик насвистывал знакомые напевы вроде «ночь была тиха, морозна» и т.д. в исполнении Лемешева. Я тебе об этом писал.
Когда ехал сюда в кабине с шофером, еще напевал и повторял знакомые фразы из «Ямщика». Нравятся мне эти напевы сегодня. Они в унисон моему настроению.
Ольчик милый, если бы ты была сейчас около меня, то, несмотря на трое бессонных суток, не отходя от операц. стола, я проговорил бы с тобою сутки и уснул на горячей твоей груди. Около двух лет разлуки, тяжеловато становится, а что сделаешь, ничего, надо ждать. Хорошо, что работы по горло и здоровье еще держится, а разлука начинает все сильнее и сильнее сказываться, а потому и настроение часто меняется. Второй месяц не раздеваясь приходится спать. За трое суток сегодня спал с 8 утра до 11 дня. На одном месте стоять приходится 3–5 дней, не более. Движемся вперед, на запад. Приближаются наши гос. границы и, стало быть, приближается дом. Собираюсь быть дома в мае, осуществится ли?
В моей личной жизни есть некоторые изменения, а именно: на днях меня приняли и утвердили кандидатом в члены ВКП(б), а второе пока не сообщу, вопрос решается в военном совете армии. Сообщать пока об этом рановато.
23 ноября 1943 года
Прибыл со своим хозяйством на новое место ночью. Дождь, грязь, дороги отвратительные, машины застревают. Около 40 километров ехал по фронту в двух километрах от переднего края, местами пришлось проскакивать через зоны пулеметного и арт.-минометного обстрела. Проехали благополучно. Все наши целы и невредимы.
Твои и дочек фото всегда при мне в полевой сумке. Смотрю ежедневно и частенько показываю другим. Ты хвалишь дочек только мне, а я тебя и дочек всем, кому покажу, тем, кто, на мой взгляд, понимает чувства отца. И, во всяком случае, плохо о мое семье еще никто не отозвался. Так что я имею такую семью, к которой не зря и неспроста тянет неудержимо. Да и не ради шутки я воевал душой за тебя в памятные нам обоим времена. Олек мой родной, пойми, наконец, мою обстановку. Небольшая деревушка, кругом лес и болота, грязь, дождь. В одном из домиков моя операционная. Тесновато нам, в лесу палатки. Все спят.
23 ноября 1943 года
Письмо с фронта золотой дочке Милочке от папы. Здравствуй, золотой Милук! Сильно скучаю по тебе, моя дочурка. Очень приятно папе смотреть на свою золотую дочку. Очень ты хорошо сфотографирована. У меня есть твое фото и в увеличенном виде. Мама присылала. Все говорят, очень хорошая, большая, точно папа. Милук, ты на кого похожа, на маму или на папу? Конечно, на папу, а Инна на маму. Горжусь тобою, золотая дочка, и очень рад, что ты помогаешь маме работать. А еще больше радует, что ты хорошо готовишься к школе и уже имеешь книги. Золотой Милук, как пойдешь в школу, напишешь сама письма. Заключим с тобою договор учиться на отлично. Хорошо, Милук? Очень хочу скорее приехать домой и жить с тобою, Инной и мамой. Надоело и наскучило жить без дочек и мамы.
Милук мой родной, напиши мне, как тебя кормит бабушка пирогами, не ругает ли мама. Ты ведь большая теперь и не шалишь. На чьей постели спишь? На маминой или на папиной? Спи на моей, хорошо? А на патефоне играешь, нет? И есть ли новые игрушки хорошие? Когда приеду, привезу тебе хорошие часики и сумочку, и фонарик красивый с разноцветными стеклышками. Он сам горит. Ты будешь освещать свой уголок и постельку.
Золотой Милук, а с Инной ты ссоришься или нет? С Инной нельзя ссориться, а тем более драться. Вы обе хорошие сестренки, уже большие. Инна в 4-м классе, а Мила тоже будет в 1944 году учиться. Ты, Милук, будешь учиться на хирурга, а Инна на артистку. Инна будет нам – мне и маме – танцевать красиво, а ты лечить нас, когда будем болеть.
Очень хотелось выслать меду тебе, Инне, маме и бабушке, но не пустят посылку, нельзя. Мед очень вкусный. У нас началась зима. Сегодня идет снег. У нас здесь весело. Стреляют пушки, пулеметы, минометы и бомбят самолеты. Но папу никогда не убьет, потому что у папы есть золотая дочка и она ждет его домой скорее.
18 декабря 1943 года
Лес. Темная ночь, почти тихо. Лишь изредка пройдет немецкий бомбардир. Одиночные выстрелы орудий. Можно сказать, тихая ночь. Но эта тишина перед бурей. Операционная палата. Все свернуто. Осталось палату свернуть. Сестры и санитары легли на вещах. Ожидаем машину. Едем на новое место. В 21.00 закончил работу, попил кофе. Олек, через 13 дней Новый год. Это третий ты встречаешь одна с дочками, и я его провожу на фронтах отечественной войны. Ольчик, захожу сегодня утром в большую перевязочную, все спали. Бужу для свертывания и переезда. И как раз Шустиковой помешал видеть приятные для меня сны. Я их прервал. Она встает и рассказывает, что видела во сне тебя и меня. Как будто ты приехала ко мне на фронт в гости, и вот она видит нас вдвоем. И хотелось ей посмотреть, как мы будем целоваться при встрече. И этого-то она как раз не смогла увидать. И мы пошли с тобою в мою землянку. Это та, из которой я вам послал письмо. Если б я знал, что она видит во сне меня с тобою, я бы не стал будить. Но теперь не вернешь. Даже чужие сны про нас и то мне приятно было слушать.
29 декабря 1943 года
Пишу, а у самого подмерзают подошвы, но это ничего, тренировка для солдата в зиму. Хотя, кажется, зима теплая будет, что нас устраивает. Поступают больные, говорят, лес красивый, но я этого не замечаю, мысли совершенно в другом месте – дома.
Кажется, к вечеру мне будет землянка. Буду писать тебе письмо уже из землянки. Олек, что сейчас делаешь с дочками? Я представляю тебя худой, худой. Ну зачем ты волнуешься, ничего же не случилось со мной. Я тот же дурной, работаю день и ночь, и долго еще придется работать. Ну, это обычное занятие. Без этого же я не могу. Ответственность высока. Надо оправдать доверие командования. Делаю все, что могу. Олечка дорогая и золотые дочки, еще поздравляю вас с Новым годом и жду писем с сообщением, как прошел день 1 января.
2 февраля 1944 года
Этот месяц нам очень много пришлось переезжать. И сразу развертываться для приема раненых. Очень тяжело в зимних условиях работать. Деревень нет, сожжены. Разворачиваемся в лесу или кустарнике, часто на болотах. Много приходится работать. 3 февраля в 11.00 был перерыв, подвозили раненых. Земля все время содрогается разрывами, снаряды ложатся близко. Видимо, судьба играет человеком. Три дня тому назад в соседний медсанбат попал снаряд прямым попаданием в палату. Мы от него в 500 метрах.
Сегодня опять переезжаем. Очень тяжело зимою переезжать и на каждом новом месте устраиваться. Ты, Олек, почти узнала, на каком участке я нахожусь, но только не южнее Н, а севернее. Когда выйдем из боя, попрошу отпуск. Но когда выйдем из боя, ты, Олек, не знаешь? Вспоминаю дом, семью ежедневно, ежечасно – 3-й год, шутка сказать. Так хочу на дочек посмотреть… Ты пишешь, что ты постарела, а ты на меня посмотри. Я вдвое старше стал, чем до войны.
Только бы быть живым. Самолеты фрицевские показались…
5 марта 1944 годаСегодня поспал неплохо. Сейчас жду обед, очень жрать хочется, водки нет, а не мешало бы. Позавчера заходил два дня подряд В. Колпащиков, один раз зашел в 24.00 в доску пьяный. Я угощал его чаем, но отказался, говорит, что его награждают орденом отечеств. войны 2-й степени, звезда у него есть. Он проговорился, что у него есть несколько ручных часов, я у него просил принести показать вчерашним днем, но он не идет и сегодня, а живет в этой же деревне. Наверное, набрехал, что есть, ну это мелочи.
Тишина, давно так не было. Выстрелы глухо доносятся. Изредка авиация появляется наша и противника. Живу без сапог, как украли осенью у меня, с тех пор не могу еще достать. Собираю старые голенища и собираюсь шить. Дело идет к весне. Здоровье мое ничего пока, лишь слабость небольшая.
Видимо, надо иметь солдатское счастье, чтоб в живых быть. Война приближается к концу, территории освобождать остается все меньше и меньше, хоть немец и сопротивляется. Особенно теперь хочется жить, когда немного остается до всей этой развязки. Идет наступление по всему фронту. Видимо, как-либо доживу до конца войны.
10 апреля 1944 года
Сейчас у нас пока затишье, занимаемся учебой, конференциями, докладами, разъездами. До 20 апреля буду занят по горло, и другие тоже, мои врачи. Занимаемся разработкой материала к конференции, мой доклад. Это такая работа, так лучше бы день и ночь оперировать. У нас уже тает снег, тепло. Поют скворцы, жаворонки, но на душе не веселит.
Сапоги я себе сшил на заказ очень крепкие, и еще одни получил кирзовые новые. В общем, к отъезду в отпуск все готово. У меня очень хорошее английское охотничье ружье, не знаю, как провезу его домой, а хотелось бы. Здесь очень много диких коз, но охотиться опасно – минировано, да и некогда этим заняться. Оставлю это до дома.
23 мая 1944 года
Последнюю неделю перебрасывал часть своего подразделения, сегодня снова переброска будет. В общем, мне до 1 июня работы масса. Раненые тяжелые, крови нет. Приходится брать больше от доноров, а это возня большая. Скоро опять будет наступление, хотя бы ничего не изменилось до отъезда, а то не дадут отпуска. Жду с нетерпением этого дня.
Спешу, сейчас буду завтракать – гороховое пюре и чай с белым хлебом, сливочным маслом.
11 июня 1944 года
Олечка, ужель тебе не стыдно упрекать насчет посылаемых тебе денег, насчет часиков? Купленные исключительно для тебя часы еще в 42 году я все время берег. Кто только не зарился на них. Все время шли хорошо. Недавно остановились. Специально ходил за 6 километров к одному рекомендованному мастеру, чтобы их поправить, но его не застал.
Совсем было приготовился в отпуск. Сшил хромовые сапоги, заготовил консервов, но все это вряд ли представится, пока не закончилась война.
27 августа 1944 года
Обстрелы, бомбежки… Собственно вел пехотинцев с 29 июня. И как видите, мои родные, пока еще жив. В 100 километрах от Риги. Переобулся сейчас только что – это за четверо суток. Шли все время вперед три дня, на днях, вероятно, снова вперед. Нахожусь от переднего края все время в 3–5 километрах, а временами до полутора километров. Часто бывает, сплю не каждые сутки, и то не более 2–3 часов. Нервная система настолько потрепана, что скоро, по-видимому, совсем невозможно ею станет управлять. Стоим в лесу, работаем в палатках. Работа сегодня напряженная во всех отношениях. Приходится вовремя, раза по два ложиться на землю. Пишу письмо, снаряды летят близко, близко. Так что вечное наступление, поспать отпадает. Над головой вражеская авиация и обстрел.
Ну ладно, целую вас крепко, обнимаю и целую мать и дочек. Ваш папка.
Публикация подготовлена по материалам Национальной библиотеки Республики Коми
